Робин Данбар - Наука любви и измены

На самом деле образование пар происходит благодаря участию ряда других нейромедиаторов, обретающихся в мозгу. Один из них – дофамин. Он, в частности, отвечает за плавность и ловкость движений: когда клетки перестают производить дофамин, у человека развивается паркинсонизм – нарушение координации, утрата контроля над движением конечностей, шаткость походки и так далее. И этот же гормон, похоже, играет важную роль в системе химического вознаграждения. По-видимому, каждый раз, когда мы видим своего возлюбленного, мы получаем заряд дофамина, сходный по действию с дозой кокаина. Снижение уровня дофамина, особенно в лобных долях, оказывает угнетающее действие на внимание и память, а хронически низкий уровень дофамина в лобных долях часто сопровождается синдромом дефицита внимания и неспособностью сосредоточиться – фактически речь идет о той самой социальной безответственности, которая наблюдалась у шведских мужчин-близнецов с необычным геном вазопрессинового рецептора. Так что когда при первой встрече вас словно током ударяет, это работает именно дофамин.

Еще одна потенциально важная группа нейромедиаторов, по-видимому участвующих в установлении социальных связей, – это эндорфины. Эндорфины являются частью системы, контролирующей боль; они вырабатываются главным образом в гипоталамусе, а соответствующие рецепторы рассредоточены по всему мозгу. Выброс эндорфинов в мозгу происходит в ответ на любой стресс. Что бы ни вызывало боль или напряжение в мышцах – мозг отвечает выбросом эндорфинов, причем это происходит при любых нагрузках, от пробежки трусцой до полного круга гимнастических тренировок и марафонского забега. Даже психологическая травма или ожидание боли приводит к выбросу эндорфинов. Их уровень резко возрастает у марафонцев в преддверии соревнований и у женщин с приближением родов. Все больше данных, что именно эндорфины отвечают за обезболивающее и расслабляющее действие объятий, а вовсе не окситоцин, как полагали раньше, – судя по тому, что антагонисты опиатов вроде налтрексона блокируют такой эффект, а антагонисты окситоцина – нет. Зато окситоцин, похоже, запускает выброс эндорфинов, провоцируя нейрогормональный каскад.

Обезьянам (в том числе человекообразным) свойственен так называемый социальный груминг. Когда они ищутся друг у друга в шерстке, происходит своего рода массаж. Принято было считать, что груминг призван прежде всего помочь избавиться от блох. Однако в природных условиях паразиты не так уж и донимают животных: эта напасть преследует только тех, кто обитает в ограниченном пространстве (как мы, например) или носит защитный слой теплой нарядной одежды (и это опять про нас). Обезьяны же удаляют из шерстки друг друга кусочки листьев или веток, струпья от болячек и отслоившийся эпителий. Обычно груминг сопровождается легким поглаживанием и почесыванием кожи. Нечто подобное можно наблюдать и у людей, когда мамы ерошат волосы малышам. Собственно говоря, это и есть массаж, и в ответ на легкий стресс, который испытывают кожа и мышцы, мозг отвечает выбросом эндорфинов.

Да мы и сами занимаемся тем же самым, просто называем это иначе: мы обнимаем и ласкаем друг друга. Для нас, как и для обезьян, такое занятие – очень интимное, поэтому обычно мы обнимаемся и обмениваемся ласками только с избранными: с собственными детьми, возлюбленными и самыми близкими друзьями. Чрезмерное поглаживание и массирование постороннего человека может вызвать нежелательный сексуальный отклик – отчасти, возможно, вследствие ощущения близости, порождаемого выбросом эндорфинов при механической стимуляции кожи. Поэтому мы приберегаем данный механизм для более уместного (на наш взгляд) употребления – для самых близких. Однако прежде чем войти с кем-либо в подобную специфическую близость, мы должны перешагнуть через окружающую нас пропасть – сократить личную дистанцию, отделяющую нас от других. Обезьяны устанавливают близкие отношения постепенно, с помощью целого ряда шагов: знакомятся, трогают друг друга, залезают друг на друга без сексуальных намерений (залезая на животное своего пола, обезьяна еще и демонстрирует доминирование) и лишь потом приступают к грумингу. Роль эндорфинов наглядно продемонстрировал эксперимент, при котором у женщин, состоявших в длительных отношениях, при виде фотографии партнера повышался болевой порог (свидетельство резкого выброса эндорфинов), а когда они смотрели на фотографию чужого мужчины или кастрюли, ничего такого не происходило; точно такой же эффект давало прикосновение через ширму к руке партнера (в отличие от прикосновения к руке незнакомого мужчины и просто к мячику).

Если резкое повышение уровня окситоцина случается у всех млекопитающих, от полевок до людей, то участие эндорфинов в поддержании длительных близких отношений свойственно, похоже, только приматам. Возможно, потому что высокий уровень окситоцина (не исключено, что и дофамина) держится совсем недолго и его воздействие проходит через неделю, максимум через две. Для полевок это не так уж важно – ведь у них очень короткий репродуктивный цикл, да и продолжительность жизни – три-четыре месяца, изредка год. Но, как мы увидим в следующей главе, обезьяны уже в самом начале своего эволюционного пути выработали новую, более устойчивую систему социальных связей. Для их поддержания скорее всего потребовался более мощный механизм, и можно предположить, что химической основой для нового типа взаимоотношений послужил механизм выброса эндорфинов.

Впрочем, к эндорфиновому механизму еще надо подобраться. Обезьянам в этом смысле проще, они живут относительно небольшими стаями – в отличие от наших сообществ, где далеко не все вообще знакомы. Во многом нам помогло появление языка и речи. Однако разговор – штука слишком прикладная и будничная, для выстраивания близких отношений его маловато. И мы изобрели смех – похоже, именно чтобы перекинуть мостик через бездну, окружающую каждого из нас, потому что смех оказался сильнейшим стимулом для выработки эндорфинов. Смех обладает более широким действием по сравнению с грумингом, ведь он одновременно и одинаково охватывает всех собеседников, сколько бы их ни было, тогда как физический контакт – дело интимное и тонкое. Смех же дает нам более безопасную и надежную эндорфиновую разрядку.

Смех – вот вокруг чего вращается наш мир. Разговор, полностью лишенный юмора, кажется нам скучным, мы стараемся побыстрее закруглить его и найти другого собеседника. Хотя способность смеяться свойственна и человекообразным обезьянам (и происходит из игрового поведения), только люди отвели ей главную роль в общении друг с другом. Мои коллеги Татьяна Влаховиц и Сэм Робертс в ходе недавно завершенного исследования коммуникативной роли смеха выяснили, что после общения, в течение которого людям удалось хоть немного посмеяться, уровень счастья значительно выше, чем после абсолютно серьезного акта коммуникации. Присутствие смеха (пускай даже в символической форме – в виде акронима LOL [8]или эмотикона-смайлика) гораздо больше влияет на наше ощущение счастья после общения, чем продолжительность самого общения – причем не важно, непосредственного, по телефону, СМС или электронной почте. Удивительно, но даже простое LOL в СМС способно повысить показатель уровня счастья от общения примерно на 30 %.