Валери Триервейлер - Благодарю за этот миг

Сразу после выступления на телевидении, которое последовало за торжественным въездом в Елисейский дворец, я отправилась вместе с президентом в Брест. Весь день Франсуа избегал меня, старался уйти вперед; только раз фотографы ухитрились снять нас вместе, правда, в группе людей, когда мы находились на борту корабля. Я, словно пудель, старалась следовать за ним повсюду, еще не зная, что скоро превращусь в «тень его собаки» [33] Цитата из песни Жака Бреля Ne me quitte pas . , которую держат на очень коротком поводке.

Я набралась смелости пошутить перед журналистами:

— Теперь десять раз подумаю, прежде чем твитнуть!

Реплика понравилась, но он остался недоволен.

Что это — неудачный твит, тщеславие только что избранного президента или «синдром победителя», который подстерегает лидеров, достигших власти и утративших всякое сочувствие к ближнему? Как бы то ни было, в первые же недели после его избрания я констатировала, что чувства его ко мне круто изменились. Он только и делал, что предъявлял мне претензии. В то время как я служила мишенью для СМИ, он не нашел для меня ни одного ласкового слова, ни слова утешения или поддержки. Наоборот.

Первую положительную статью обо мне опубликовала газета «Монд» лишь полгода спустя, в середине декабря, в день детского рождественского праздника в Елисейском дворце. Когда Франсуа ее прочел, он обозлился на меня так, как никогда прежде не злился, я даже не поняла, за что. И разрыдалась. А потом до меня дошло: «Монд» — это «его» газета и должна писать только о нем, а мне лучше вообще сделать так, чтобы обо мне все забыли.

Наша счастливая любовь осталась в прошлом. В глубине души он хотел, чтобы я ушла в тень, стала невидимой. Но впрямую сказать об этом он не решался, а вместо этого реагировал невпопад, окончательно сбивая меня с толку.

Он стал мне грубить. Прямо перед торжественным обедом, похвалив мой внешний вид, он вдруг спросил:

— У тебя много времени уходит на то, чтобы быть такой красивой?

— Да, какое-то время на это нужно…

— Впрочем, от тебя ведь больше ничего и не требуется.

Я решила, что он шутит. Но он был холоден. Ни намека на улыбку. По его мнению, мне следовало выгодно оттенять его, и только. А я-то старалась для него, чтобы быть красивой, чтобы он гордился мной. В другой раз, когда мое платье показалось ему слишком откровенным, он приказал: «Найди другое платье и переоденься!» Я согласилась только прикрыть обнаженные плечи накидкой.

Мало-помалу из-за его едких замечаний я стала терять уверенность в себе. Как-то я заговорила о том, что встретила Сесилию Аттиас, бывшую жену Саркози, на обеде организации Unitaid , на котором присутствовал Билл Клинтон, и она мне сказала: «Без тебя Олланд никогда бы не выиграл выборы».

Я знала, что она тоже сыграла определенную роль в карьере Саркози, и восхищалась ее поведением во время их развода.

Франсуа застыл. Его ответ прозвучал как оскорбление:

— Если тебе нравится думать, что ты тоже приложила к этому руку, пожалуйста.

Я не дрогнула:

— Видишь ли, некоторые именно так и думают, даже если это тебе неприятно.

У меня голова шла кругом: теперь еще следовало доказывать, что я имею право присутствовать в его жизни. Значит для него хоть что-нибудь наша любовь?

Я поздно легла. Не смогла ни помыться, ни уснуть. Не впервые после нашего расставания. Включила радио. Оно меня убаюкало, и я погрузилась в дремоту. Внезапно меня вернула к реальности одна передача. «Государственная служба» на радиостанции «Франс Интер». Она была посвящена подъему по социальной лестнице, тема звучала так: «Не все поставлено на карту». Человек написал автобиографическую книгу, где рассказал о том, как жил в детстве в интернате под опекой социальных служб, потом подростком вернулся в родной дом, к матери-алкоголичке и отчиму. Ныне он занимает высокий пост президента и генерального директора крупной компании. Ученая дама, присутствовавшая в студии, произнесла одну фразу, которая обожгла меня, словно удар кнута:

— Когда человек поднимается высоко, ему трудно оставаться самим собой, и он постоянно испытывает чужую боль.

Почему я начинаю понимать простые вещи, только когда кто-то посторонний во всеуслышание скажет о них? Выросшая в бедном пригороде Анже, я высоко поднялась, но перестала быть собой и теперь испытываю боль повсюду, испытываю чужую боль.

Пока шла передача, у меня в подсознании, словно лейтмотив, звучало слово «самозванка». Может, мое восхождение по общественной лестнице и привело к тому, что я всегда чувствовала себя самозванкой и в нашей паре с Франсуа, и в Елисейском дворце? И почему я так любила человека, ни в чем на меня не похожего?

Я вспомнила один вечер после рождественской трапезы у моей матери в Анже, когда собрались все мои братья и сестры, их супруги, мои племянники и племянницы — всего двадцать пять человек. Франсуа повернулся ко мне и, презрительно хмыкнув, произнес:

— Не очень-то прикольная семейка Массонно!

Это прозвучало как пощечина. Прошло несколько месяцев, а она все еще причиняла мне боль. Как Франсуа мог такое сказать о моей семье? «Не очень-то прикольная семейка Массонно!» А ведь это типичная семья его избирателей.

Я долго колебалась, стоит ли рассказывать об этом случае, который наглядно раскрывает его сущность и, несомненно, вызовет возмущение моих близких: они ведь так радовались знакомству с ним и так гордились, что принимают его в своем доме. Но мне хотелось смыть с себя все наслоения лжи и, написав эту книгу, сбросить груз недосказанного.

Простите меня, мои родные, что я любила человека, способного с издевкой называть вас «Не очень-то прикольной семейкой Массонно». Я горжусь вами. Никто из моих братьев и сестер не пошел по кривой дорожке. Кто-то преуспел, кто-то — нет, но мы поддерживаем друг друга и умеем выражать свою любовь, и слова «семья» и «сплоченность» для нас имеют вполне конкретный смысл, тогда как для Франсуа это всего лишь абстракция. Ни разу он не пригласил ни своего отца, ни брата в Елисейский дворец. Он мечтал о необыкновенной судьбе, этот президент — надменный одиночка.

Так в какой же среде существуют эти самые не очень-то прикольные люди? Да, это правда, мои родственники не получали дипломов Национальной школы управления или Высшей коммерческой школы. Ни у кого из нас нет собственной клиники, никто не торгует дорогой недвижимостью, как отец Франсуа. Никто не имеет усадьбы на Лазурном Берегу в Мужене, как он. Никто не занял высокой чиновничьей должности, не стал знаменитостью, как его сокурсники из выпуска Вольтера, к которым он много лет ходит в гости. Массонно — семья скромных французов. Скромных, но гордящихся собой и своей жизнью.