Сара Брэдфорд - Жаклин Кеннеди. Американская королева

Гала-представление в официальную программу не входило, его организовали Фрэнк Синатра и Питер Лоуфорд. За счет средств, вырученных от продажи билетов (сто долларов с человека), предполагалось оплатить долги демократов по предвыборной кампании; приглашенные звезды выступали бесплатно, но, по слухам, собранные деньги ушли на оплату лимузинов с шоферами и шикарных номеров в отелях. Фактически получилось приватное торжество для клана Кеннеди и их друзей под джазовую музыку, праздник, который Кеннеди разделили со звездами шоу-бизнеса и хорошенькими девушками в коронах из искусственных брильянтов, которые в антрактах разносили гостям напитки. Синатра в полосатом костюме ввел в зал сияющую Джеки. Махалия Джексон исполнила «Усеянное звездами знамя» (The Star-Spangled Banner), Синатра спел одну из своих песен; также выступили Лоренс Оливье, Джимми Дюранте, Гарри Беллафонте и Бетт Дэвис, даже Элеонора Рузвельт присоединилась, прочитав вместе с Фредериком Марчем и Хелен Тробел «Минуту с Линкольном» (A Moment with Lincoln), основанную на прощальной речи, которую Линкольн произнес, уезжая из Спрингфилда в Вашингтон.

По окончании представления Джеки уехала домой, чтобы провести там последнюю ночь, а Кеннеди тем временем продолжили веселье, плавно переместившись в ресторан Пола Янга, где Джо и Роуз устроили «вечеринку в узком кругу» для трехсот приглашенных. Пол Фэй, приехавший в Вашингтон на инаугурацию, остановился у Бобби и Этель в Хикори-Хилле. По дороге на гала-представление Этель сказала Полу: «Надеюсь, ты найдешь, чем отблагодарить старушку Этель, потому что она приготовила тебе замечательный подарок…» «Подарком» оказалась кинозвезда Энджи Дикинсон. «Сумеешь понравиться, – добавила Этель, – будет тебе пара на вечер». Репортеры утверждали – а Фэй упорно отрицал, – что Фэй в тот вечер прикрывал амуры Кеннеди и Энджи Дикинсон. Мэри ван Ренсселаар Тэйер коротко написала: «Джон развлекался вовсю, а в 3.28 утра спецагенты доставили его домой».

В день инаугурации Джеки и Джон вместе позавтракали последний раз в библиотеке своего дома. На голубом небе ярко светило солнце, искрившееся в сугробах, мороз пробирал до костей. Кеннеди, как обычно, поставил перед собой на столик поднос – апельсиновый сок, бекон, два яйца пашот, тост, мармелад и кофе. Джеки сидела напротив с похожим набором – апельсиновый сок, тост с медом и кофе с обезжиренным молоком. Джон, по обыкновению, быстро просмотрел утренние газеты, а в 8.55 пошел к мессе в соседнюю церковь Святой Троицы. Потом оба оделись для церемонии. Джек следовал инструкции почтенного восьмидесятичетырехлетнего сенатора от Аризоны Карла Хейдена: «Передайте этому молодому человеку, что ему надо надеть визитку и цилиндр. Я хочу, чтобы он выглядел как настоящий президент». Джону пришлось повозиться с крахмальным стоячим воротничком, который не очень шел к его округлившимся щекам. Джеки надела простое бежевое шерстяное платье, пальто от Cassini и шляпку-таблетку в тон. Пальто с круглым собольим воротником под стать ее муфте пришлось на скорую руку снабдить теплой подкладкой, чтобы Джеки не замерзла. Со своим чутьем к театральности она специально задумала этот неяркий наряд простого покроя, чтобы выделяться на фоне толпы женщин, закутанных в меха.

Ровно в 11.03 Кеннеди прибыли в Белый дом на встречу с четой Эйзенхауэр: сорокатрехлетний Джон, самый молодой из тридцати пяти президентов США, первый президент-католик, первый, рожденный в ХХ веке, и Айк – в свои семьдесят лет самый старый из всех президентов США. После короткой встречи с тридцать четвертым президентом несколько дней назад Джон, который раньше посмеивался над Эйзенхауэром, старик, мол, только и знает, что играть в гольф, изменил свое мнение о нем. Кеннеди поразили проницательность Эйзенхауэра и ясность его ума. В свою очередь, Эйзенхауэр обнаружил, что вопреки его ожиданиям молодой политик отнюдь не самонадеянный мальчишка, и потому сердечно приветствовал своего преемника в Белом доме. А вот жены президентов были настроены друг к другу не столь благожелательно. Джеки и Мейми обменялись рукопожатиями, но атмосфера за кофе оставалась крайне напряженной, а Пэт Никсон вообще проигнорировала Джеки, когда та села на диван рядом с нею. Позднее, когда они ехали по Пенсильвания-авеню к Капитолию, Джон спросил бывшего Верховного главнокомандующего войсками союзников в Европе, читал ли тот «Самый долгий день» – нашумевшую книгу Корнелиуса Райана о высадке союзных войск в Нормандии. Эйзенхауэр коротко ответил «нет», и тут только Джон спохватился, что Эйзенхауэру незачем читать эту книгу, ведь именно он командовал упомянутой операцией. Во второй машине ехали Мейми Эйзенхауэр, Джеки и сенатор Стайлс Бриджес из инаугурационного комитета. Мейми, едва сев в машину, весело сказала сенатору: «В цилиндре Айк выглядит типичным ирландцем, верно?» Сенатора Бриджеса оплошность уходящей первой леди явно огорчила, Джеки промолчала.

Тот факт, что президентом впервые стал католик, особо подчеркнул кардинал Кушинг, который произнес длинную речь и даже не заметил, как из-под кафедры, где произошло короткое замыкание, ползет дым, а спецагенты и электрики возятся у его ног, выискивая источник. Пол Фэй писал: «По моему мнению, у католического духовенства был шанс произвести положительное впечатление на простых американцев, но кардинал Кушинг все испортил, поскольку бесконечно долго и монотонно разглагольствовал, словно подключенный к сети, и не собирался останавливаться, пока его не обесточат». Следом за ним выступал восьмидесятилетний поэт Роберт Фрост, щурясь от солнечного света, он решил не читать инаугурационное посвящение, а вместо этого продекламировал свое знаменитое стихотворение во славу Америки «Дар навсегда». Пятьдесят одну минуту спустя Джон Кеннеди стал тридцать пятым президентом США, когда, положив руку на старинную Библию, доставшуюся ему от деда, произнес президентскую присягу.

Когда Джон, с непокрытой головой и, несмотря на мороз, без пальто, сделал шаг вперед, чтобы обратиться к собравшимся с инаугурационной речью, он казался воплощением молодости на фоне пожилых политиков и немолодых женщин, зябко кутавшихся в меха. Зрителей поразило его красноречие, но знали бы они, сколько часов он провел, изучая речи Черчилля, сколько оттачивал свое ораторское умение, пока четыре года шел к президентству, а с недавних пор каждое утро занимался с педагогом сценической речью. Кеннеди показал себя настоящим лидером, его голос звенел в холодном воздухе перед величественным зданием Капитолия. Миллионы американцев восприняли это как начало новой эры. «Пусть отсюда до друга и до врага долетит весть о том, что эстафета передана новому поколению американцев. Пусть все народы – и доброжелательные к нам, и недоброжелательные – знают, что мы заплатим любую цену, вынесем любые трудности и лишения, поддержим друзей и дадим отпор врагам ради процветания свободы… Сейчас труба вновь зовет нас – не к оружию, хотя оружие нам необходимо, не к бою, хотя мы готовы защищаться, – труба зовет нас к долгой, упорной многолетней борьбе… И потому, дорогие соотечественники, не спрашивайте, что страна может сделать для вас, спросите, что вы можете сделать для своей страны…» Потом Джеки погладила его по щеке и шепнула: «Ты просто молодец!»