Дэвид Шилдс - Сэлинджер

Лиллиан Росс, автор журнала New Yorker.

В отеле мы сели за стол. Помню, что была очень взволнована тем, что встречаюсь с редактором журнала New Yorker и писательницей, чьи произведения я читала и считала великолепными. Она спросила меня, какого рода вещи я написала. Ну, моя основная публикация была в журнале Seventeen . И я начала рассказывать ей о моих писаниях для этого журнала, о пышной церемонии избрания Мисс Тинэйджер Америка и интервьюировании Джули Никсон Эйзенхауэр. Я понимаю, что она меня «подкусывала», хотя тогда я полагала, что была очаровательной и занимательной. Росс бросила взгляд на Шона. Тот же самый взгляд, который мне так нравился на странице, критический и очень чуткий к чужим недостаткам, внезапно обратился на меня. Могу вообразить, какую жестокую статейку в рубрике «Разговоры в городе» она могла обо мне написать.

Когда ланч закончился, Джерри усадил меня в такси, и мы поехали прямо в универмаг Bonwit Teller, поднялись на лифте, уж не знаю, на какой этаж, где продавали самые элегантные, самые изысканные пальто. Такие, какие в Нью-Йорке носят, по большей части, женщины-профессионалы средних лет. Он купил мне очень дорогое, черное кашемировое пальто вроде того, которое носила Лиллиан Росс. Это пальто вовсе не гармонировало с остальными предметами моего гардероба. Я уверена, что носила в то время коротенькое пальтишко. Я была уверена, что Джерри было стыдно за меня, вот почему он хотел одеть меня в дорогое пальто.

Я писала книгу «Оглядываясь на прошлое», которая должна была выйти через несколько месяцев. Я каждый день работала над книгой и показывала ему страницы рукописи. На протяжении всех месяцев работы над книгой я вслух читала Джерри каждую страницу – почти так же, как я, бывало, читала вслух мои произведения отцу и матери. Джерри перепечатывал для меня некоторые разделы. На полях желтых блокнотов он делал комментарии, написанные от руки. Однажды утром, закончив читать мою рукопись, он сказал мне: «В твоих воспоминаниях нет растений и животных, а это говорит о многом. Слишком много преходящего. И слишком мало того, что длится».

Я приезжала в Нью-Йорк с Джерри, чтобы сфотографироваться для моей книги. Я позировала в Центральном парке, а он стоял рядом, но так, чтобы не попасть в кадр, и наблюдал. Я встречалась с редакторами и обсуждала с ними продвижение книги. Мы никогда не обсуждали, каким образом Джерри собирался сохранять неприкосновенность своей частной жизни (я бы даже не назвала это частной жизнью – тайну наших отношений) в условиях развернутой крупным издательством кампании по продвижению моей книги. На самом деле я не верю, будто бы Джерри думал, что у нас есть будущее. Просто он не говорил мне об этом. Я даже испытывала к нему какую-то симпатию. Я подозреваю, что он не понимал, как он сможет выпутаться из всей этой кутерьмы.

Однажды я услышала телефонный звонок, но предполагалось, что я никогда не буду снимать трубку. Я слышала, как Джерри ответил на звонок, очень коротко поговорил с позвонившим человеком и положил трубку. Когда он вышел из кабинета, лицо у него было сердитое, и прежде я ни разу не видела у него такого выражения лица. Он сказал: «В журнале Time каким-то образом раздобыли номер моего телефона. Ты разрушила мою жизнь». Звонил репортер журнала Time , и через неделю в журнале в колонке «Ньюсмейкеры» появилась заметка-сплетня: «Студентка Йеля Джойс Мэйнард живет с Дж. Д. Сэлинджером».

Беспокоясь за Джерри, я решила отказаться от продвижения моей книги. Я просто решила: пусть книга выйдет без моего присутствия. Мой редактор в издательстве Doubleday, Эльза ван Берген, написала мне письмо, в котором выразила обеспокоенность и смятение в связи с моим решением не участвовать в рекламной кампании. Мнение Эльзы показалось мне обоснованным, и на какой-то момент, пока я читала это письмо, я испытала небольшой прилив надежды. Возможно, я не совсем изолировалась от мира. Пожалуй, сохранившийся у меня интерес к мероприятиям вроде моего появления как автора в книжных магазинах и интервью не был таким уж непростительным. Я показала письмо Джерри, который, не дочитав письмо до конца, аккуратно сложил его и со вздохом вернул мне. «Возможно, ты, в конце концов, такая же, как и остальные», – сказал он.

Я почувствовала себя очень неудобно. Ради того, чтобы защитить Сэлинджера, я предала самое себя. Написать о себе, не объяснив истории Сэлинджера, было невозможно.

Хотя наши отношения на протяжении всего этого периода становились все хуже, я ни разу не подумала о том, чтобы покинуть его. О том, что наши отношения закончатся, я даже не помышляла. Я по-прежнему строила планы на будущее и активно обсуждала будущее, хотя мечта о романтичных сексуальных отношениях угасла прежде, чем возникла. На смену этой мечте пришла мечта о семье с ребенком: больше всего я хотела создать семью. Мне рисовалось, что у меня будет ребенок от Джерри, но это мечта всегда была весьма специфической: я представляла, что у меня будет девочка. Как будет зачат этот ребенок, я не представляла: ничего, что сделало бы это возможным, не происходило, хотя мы действительно выбрали имя нашему ребенку.

Имя это явилось Джерри во сне: «Бинт». Маленькую девочку всегда называли «Бинт».

Только много позднее, после того, как я опубликовала книгу At Home in the World («Дома в мире»), я получила письмо одного британского ученого, который спросил: «Знаете, каково подлинное значение слова «Бинт»? Это означает «блудница», только еще в худшем смысле, чем «шлюха»; для женщины это очень мерзкое слово». В то время я этого не знала. Мы собирались завести Бинт, поскольку мечты о будущем – одно из дел, которое делаешь в том случае, когда настоящее не слишком хорошо.

Если не считать наших совместных поездок в Нью-Йорк, мы практически нигде вместе не бывали. Джерри объявил, что в марте, когда у Мэтью и Пегги будут каникулы в школе, мы поедем во Флориду. Если честно, я предпочла бы, чтобы эта поездка была бы только для нас двоих, но в наших отношениях я не собиралась о чем-либо спорить. Я была счастлива поехать во Флориду, так как зима была очень суровой, темной и снежной, какими обычно и бывают зимы в Нью-Гэмпшире, но о той зиме я вспоминаю как об особенно холодной и темной. Джерри был верным последователем гомеопатии, которую серьезно изучал. В Дейтона-Бич он нашел врача-гомеопата, с которым хотел проконсультироваться по вопросу моей неспособности к нормальному сексу. Разумеется, об этом Мэтью и Пегги не рассказали, и дети думали, что мы просто едем на каникулы во Флориду.

На второй день [каникул во Флориде] Джерри оставил Мэтью и Пегги у бассейна в гостинице, и мы отправились к врачу. Джерри, конечно, не раскрыл свое настоящее имя. Он назвался Джоном Болетусом («болетус» – разновидность грибов), а я была его знакомой, которой он помогал в решении проблемы. Не назвался Джерри и моим сексуальным партнером. На протяжении всей беседы с врачом я молчала, но Джерри изложил суть проблемы в точных клинических понятиях, а затем вышел из комнаты, чтобы врач (врачом была женщина) смогла обследовать меня. Раньше врачи никогда так меня не обследовали. Потом она позвала Джерри, с которым, по большей части, и обсуждала различные гомеопатические средства, которые можно использовать для устранения моей проблемы. Мы расплатились и уехали.