Дэвид Шилдс - Сэлинджер

Рядовой Альберт Сол: С первой потерей мы столкнулись в живых изгородях, в высокой траве, росшей вдоль коровьей тропы. Убитый американский солдат нелепо лежал на боку. Его каска съехала набок, и мертвец все еще сжимал винтовку М-1. Место, где когда-то было лицо убитого, было покрыто толстой коркой запекшейся крови, которая образовывала темно-красную маску. Брюки и нижнее белье убитого были спущены ниже колен. Очевидно, солдат облегчался, когда случайный осколок снаряда положил бесславный конец его последнему акту жизнедеятельности [31].

Капрал Элтон Пирсон: Когда мы находились на позиции за живой изгородью, я услышал гул бомбардировщиков. Они прилетали эскадрильями. Каждый самолет сбрасывал бомбы там, где заканчивал бомбить другой самолет, и так далее. Земля дрожала … так сильно, что если лежал на земле, дыхание отбивало [32].

Американские солдаты в бою у живых изгородей.

Пол Фасселл: Во время бомбежки некоторые немецкие солдаты, буквально обезумев, стрелялись, лишь бы не оставаться в этом реве, пламени, дыме, воплях, в конвульсиях земли, среди взлетающих на воздух тел и частей тел. Получивший сверху приказ «удерживать позицию», генерал Фриц Байерлин [командир образцовой танковой дивизии] ответил: «Мои гренадеры и саперы, мои расчеты противотанковых орудий держатся. Ни один из них не оставил позиции. Ни один. Они недвижимо и молча лежат в своих окопах. Потому, что они мертвы. Мертвы. Понятно?» Чуть позднее Байерлин доложил: «В течение последнего часа у меня не было связи ни с кем из подчиненных, даже по радио. К полудню я не видел ничего, кроме пыли и дыма. Моя передовая выглядит как поверхность луны. По меньшей мере, 70 % моих солдат были выведены из строя – убиты, ранены, сошли с ума или контужены» [33].

Лейтенант Эллиот Джонсон: Нас окружали живые изгороди. В одном углу был сделан проход для скота, идущего на водопой. Вот в таком углу и засел стрелявший по нам снайпер. Всякий раз, как я поднимал голову из ячейки, в меня стреляли. По полевому телефону я связался с двумя моими ближайшими друзьями. И мы разбежались по полю с гранатами в руках. В условленный момент мы метнули гранаты и сделали то, что должны были сделать. Рассказывая об этом, я избегаю слов «убить человека», потому что не хочу иметь ничего общего с этим [34].

Капитан Джон Сим: Пока по нам гвоздили минометы, к нам со стороны замка подобрался немецкий солдат-одиночка, вооруженный винтовкой. Я спокойно сказал моему вестовому: «Харрис, видишь этого подбирающегося к нам солдата? Подстрели его». И Харрис его уложил. Много позднее я думал: «Да как я мог отдать такой приказ?» [35]

Эдвард Дж. Миллер: Прорыв к Шербуру, а именно его и совершил Двенадцатый пехотный полк (и Сэлинджер был очевидцем этого марша), можно обобщить цифрами потерь. В момент высадки в Нормандии в полку было чуть меньше 3100 человек. К концу июня полк потерял более двух тысяч бойцов. Армия не предвидела таких потерь в пехоте. Солдат ранили и убивали в таких количествах, что вывозить тела приходилось грузовиками.

Джон Макманус: Двенадцатый пехотный полк, на левом фланге соприкасавшийся с Восьмым, а на правом фланге – с Двадцать вторым полком, продвигался так же медленно, как и его соседи. Задачей полка было взятие возвышенности к северо-востоку от Монбурга, но сначала надо было захватить Эдмондвилль.

Даже для того чтобы приблизиться к Эдмондвиллю, Двенадцатому полку пришлось с боями пробиваться через эти напоминавшие пчелиные соты, пронизанные корнями деревьев валы высотой в полтора-два метра. Это были боевые действия, которые вели мелкие подразделения, отвратительные боевые действия, которые приходилось вести на минимальном удалении от противника, почти лицом к лицу с ним. По одну сторону живой изгороди находилась группа американцев, а по другую – группа немцев, и до следующего дня доживал лишь один из этих людей. Окопавшиеся немецкие пулеметчики косили американцев пачками. Бои вокруг Эдмондвилля были одними из самых ожесточенных боев кампании в Нормандии. Командный пункт полковника Ридера несколько раз был почти захвачен немцами, из чего следует, что передовые и тыловые линии американцев и немцев перемешались. Царил кромешный хаос.

Дэвид Шилдс: Через три дня после высадки полк, в котором служил Сэлинджер, был зажат между опорным пунктом, который немцы организовали в деревне Эдмондвилль, и пушками, установленными в крепости Азевилль. Двенадцатый полк попал под перекрестный огонь. Сэлинджер обнаружил, что должен лежать на земле ничком, а его полк прижат к земле перед Эдмондвиллем. Под безжалостным пулеметным и минометным огнем, зная, что отступать нельзя, солдаты были вынуждены прорываться через немецкие укрепления, невзирая на потери. Всякий раз их атаки захлебывались под огнем немцев. Поползав по полю и собрав убитых и раненых, они снова шли на штурм, результатом которого было продвижение на несколько метров ценой огромных потерь. Рота Сэлинджера неоднократно, днем и ночью, атаковала немецкие позиции в течение более чем двух суток – до тех пор, пока немцы скрытно не отступили. Это один из боев, подробно описанных Сэлинджером в рассказе «Магический окопчик».

Дж. Д. Сэлинджер(«Магический окопчик», неопубликованный рассказ):

Летуны наконец взались за ум и прислали несколько пикирующих бомбардировщиков нам в поддержку, но мы – я имею в виду нашу роту – в течение почти двух дней были прижаты к краю болота. Из 208 человек в роте осталось только 35. Да, то болото плодило вдов.

Шириной болото было всего несколько километров, но фронт наступления был по-настоящему узок – примерно четыреста метров. С обоих флангов была вода, что-то вроде заросших травой речушек. Итак, надо было пересечь это чертово болото, и это поручили роте «Ц», потому что мы были самыми лихими парнями в батальоне, и потому, что командир батальона, ублюдок, попросил нас об этом. Он выслуживал себе звание капитана.

А с другой стороны болота у немцев было две роты, почти полного состава. И четыре двенадцатимиллиметровых миномета. Во всяком случае, мы могли насчитать четыре. Эти минометы и задали нам жару [36].