Мартин Гилберт - Черчилль. Биография

Неделей позже Черчилль принял участие в королевской процессии в Сити и обратно через Северный Лондон. «Разумеется, – сообщал он Клементине, – на всем пути меня приветствовали, а в некоторых местах яростно освистывали. Я ехал в карете с герцогиней Девонширской и графиней Минто. Это было несколько неловко для обеих, поскольку они тори. Они впали в отчаяние, когда приветственные крики стали особенно громкими, но немного приободрились у Мэншн-хауса, где собрались самые враждебные мне демонстранты. Впрочем, дамы были очень вежливы, хотя немного нервничали. Я не реагировал на приветствия и вообще не обращал внимания на толпу».

Этим же вечером Черчилль ужинал в Другом клубе. Приглашенным гостем был Китченер, который отправлялся специальным представителем Британии в Египет. «Моя драгоценная, – продолжал он в письме Клементине, – я приеду к тебе в субботу, возьму машину от Уолтон-Хит и успею к ужину. На следующий день буду инспектировать пехоту. Буду очень рад тебя увидеть. В доме без тебя очень тихо. С удручающей скоростью превращаюсь в холостяка».

Через четыре дня после коронации в палате общин консерваторы вновь ополчились на Черчилля. Альфред Литтлтон, бывший министр по делам колоний, заявил, что тот «имеет недостаток, который никогда не был характерен для Министерства внутренних дел и который, я думаю, в целом не одобряют англичане, – постоянные апелляции к галерке». Недовольство Литтлтона вызвало недавнее решение Черчилля выпустить из тюрьмы семь юношей. Напоминая о других случаях, когда Черчилль критиковал строгость приговоров и сокращал сроки заключения, Литтлтон заявил: «Все это показывает, что у министра внутренних дел вошло в привычку изменять, смягчать и даже отменять приговоры без предварительной консультации с судьями, которые их выносили. Это делается под прикрытием права министра внутренних дел, который, как видно на самых простых примерах, не берет на себя труда ознакомиться со статьями закона и присваивает себе право отменять наказания».

Затем Литтлтон поднял вопрос о фотографе, который пятью месяцами ранее запечатлел Черчилля на Сидни-стрит. Черчилль ответил: «Надеюсь, вы не предполагаете, что в структуре Министерства внутренних дел появился отдел по взаимодействию с фотографами. К несчастью многих уважаемых парламентариев, им приходится ежедневно сталкиваться с растущим количеством людей с камерами, делающих фотографии для прессы. Я бы хотел напомнить уважаемому джентльмену, что его собственный лидер (мистер Бальфур), когда рисковал своей драгоценной жизнью, поднимаясь на летательном аппарате, стал аналогичной жертвой. Но я, безусловно, не готов зайти столь далеко, чтобы подражать уважаемому мистеру Литтлтону, предполагая, что он лично озаботился привлечением фотографа».

Литтлтон раскритиковал Черчилля также за то, что тот не допустил применения армии в конфликте с шахтерами. В результате, утверждал он, очень многие пострадали и был нанесен большой ущерб собственности. В то время как Черчилль отстаивал решение использовать при беспорядках полицию, а не армию, в портах и на судоверфях Англии начали вспыхивать новые волнения. Забастовка докеров в Халле вынудила его направить дополнительные силы полиции из Лондона. Произошло несколько столкновений с бастующими. «Невозможно отрицать, что применение силы сыграло свою роль, – написал он Клементине на следующий день, – но я в этом не виноват. Палата горячо поддерживала меня».

Полицейское подкрепление было отправлено, и 10 июля забастовка закончилась. «В результате рабочие добились существенных и справедливых уступок», – сообщил Черчилль королю.

Вечером, перед тем как уехать к жене и детям на побережье, Черчилль отправился покупать игрушки двухлетней Диане. 11 июля он писал Клементине: «Она еще так мала, и непонятно, что ей может понравиться. Постарайся не давать ей слизывать краску. Я долго думал, не купить ли простые деревянные игрушки, но все-таки решил рискнуть и купил раскрашенные. Они намного интереснее. Продавец говорил о питательных свойствах красок и о множестве игрушек, которые были облизаны детьми без последствий. Но этому нельзя верить».

В связи с собственным здоровьем Черчилль упомянул в письме Алису, жену своего кузена Айвора Геста, с которым он ужинал предыдущим вечером: «Она сильно заинтересовала меня рассказом об одном враче из Германии, который полностью излечил ее от депрессии. Думаю, этот человек может быть полезен и мне, если снова нахлынет тоска. Сейчас она, к моему огромному облегчению, похоже, где-то далеко. Картина перед глазами нормальная, и самое яркое в ней – это твое лицо, дорогая».

В июле конституционный кризис достиг апогея. В письмах королю Черчилль указывал, что Асквит стал объектом организованной травли со стороны консерваторов. Инстинкт политика подсказывал Черчиллю необходимость примирения. «Правительству, – писал он королю 8 августа, – следует принять несколько поправок консерваторов, не имеющих жизненно важного значения, чтобы все добросовестные и уважаемые люди испытали как можно меньше досады из-за необходимости уступить. Грязные и хладнокровно организованные оскорбления премьер-министра и попытки сорвать дебаты предпринимает лишь небольшая часть консерваторов. В целом же парламентарии, даже отстаивающие противоположные позиции, сохраняют между собой самые хорошие отношения. Все указывает на то, что этот серьезный кризис может разрешиться вполне британским способом».

10 августа, после принятия правительственной резолюции о принципах оплаты труда депутатов, палата лордов согласилась не использовать право вето в отношении финансовых законопроектов. «Это был запоминающийся и яркий момент, – написал Черчилль королю. – Долго тянувшийся и нервный конституционный кризис разрешился. Надо надеяться, что теперь может установиться период сотрудничества между двумя ветвями законодательной власти и что решение застарелых споров будет способствовать формированию подлинного национального единства».

Накануне забастовка докеров перекинулась в Лондон. Министерство торговли попыталось выступить посредником, используя процедуры, разработанные Черчиллем двумя годами ранее. Он сообщил королю: «Если переговоры сорвутся, будет необходимо принимать экстраординарные меры для обеспечения любой ценой поставок продовольствия в Лондон. В готовность приведены двадцать пять тысяч солдат, которые могут войти в столицу через шесть часов после получения приказа».

12 августа переговоры с лондонскими докерами продолжились. Но через два дня беспорядки выплеснулись на улицы Ливерпуля. Черчилль снова писал королю: «Ситуация в Ливерпуле сложнее, и не исключено, что имеющимся в нашем распоряжении вооруженным силам потребуется подкрепление». «Не стоит придавать особого внимания беспорядкам, произошедшим прошлой ночью, – телеграфировал 15 августа начальник полиции Ливерпуля Черчиллю. – Они произошли в районе, где подобного рода события – обычное явление и готовы начаться в любой момент, как только возникает провокация. Целью бунтовщиков было просто нападение на полицию, которую они завлекали в переулки, где были сооружены баррикады».