Майкл Харрис - Со всеми и ни с кем: книга о нас – последнем поколении, которое помнит жизнь до интернета

Тем не менее МООК и обусловленная им дематериализация учебного процесса вызывает кризис подлинности обучения. По данным Pew Research Center [54], многие люди уверены, будто к 2020 году заработает массовая система «дистанционного обучения» и залитые весенним солнцем кампусы, совместные посиделки за кофе и отдых на лужайках отойдут в прошлое. То есть исчезнет все то, что студенты, учившиеся в эпоху до появления интернета, считали неотъемлемой частью своей жизни.

Есть и более конкретные претензии. Например, оценки выпускников. Другой крестный отец МООК, стэнфордский профессор Себастьян Трун, был одно время увлечен идеей дать образование на уровне Лиги плюща [55]всем страждущим. Но позднее в интервью журналу Fast Company он заявил, что только десять процентов его студентов по линии МООК завершили курс. Профессор был сильно разочарован системой, которую сам помогал создавать: «Мы не даем людям того образования, о котором мечтали многие, в том числе и я, – сказал он. – У нас получился никуда не годный продукт». Подписав почти два миллиона студентов на свои онлайновые курсы, Трун пришел в отчаяние от плачевных результатов. Только половина тех, кто дошел до конца обучения, обладала удовлетворительным знанием материала.

Ын тем не менее сохраняет оптимизм. «Думаю, что очень многое можно и нужно преподавать в режиме онлайн, – сказал он мне. – Экономически, конечно, такая форма обучения выгодна, но я не вижу возможности воспроизвести бесценный опыт наставничества и работы в малых группах. Теперь я хочу заняться автоматизацией таких рутинных вещей, как отчеты и чтение лекций, что позволит профессорам освободить время для живого общения со студентами. Роль традиционного университета надо переосмыслить». Между тем появилось некоммерческое предприятие edX, объявившее в 2013 году о создании программы искусственного интеллекта, которая сможет мгновенно оценивать результаты экзаменов и письменных работ, что избавит преподавателей от необходимости самим проверять их.

Сам Ын часто сравнивает цифровую революцию с подвигом Гутенберга, а это значит, что он верит в неизбежное наступление эры компьютерного просвещения. «Думаю, когда-нибудь нам удастся изменить мир, – убежден он. – Если ребенок из бедной семьи в развивающейся стране пройдет несколько курсов по компьютерным знаниям, к которым прежде он не имел доступа, а затем сможет получить приличную работу, то одним этим мы уже изменим мир». Кто же будет возражать против такого просвещения? Стоит, однако, заметить, что большинство студентов Coursera отнюдь не из развивающихся стран. В настоящее время африканцы составляют 3,6 процента студентов, треть учащихся – из Северной Америки и еще треть – из Европы.

Нил Постман, один из самых активных критиков новых технологий, заявил в журнале Technopoly, что «школа явилась изобретением печатного станка, и устоит она или падет, зависит от того, сохранится ли важность печатного слова». Если рассматривать ситуацию с такой точки зрения, то Coursera и подобные системы – это своего рода проявление необходимости, символ неизбежной перестройки образования, связанной с изменениями в средствах коммуникации. «В течение четырехсот лет школьные учителя были частью монополии на знание, созданной книгопечатанием, – продолжает Постман, – а теперь они становятся свидетелями падения этой монополии». Во времена Тамуса (см. главу 2) письменное слово не считалось символом подлинного знания, а затем оно стало единственной формой его истинности. Может быть, мы сейчас переживаем такой же период мучительной переоценки ценностей?

Монополия на новое знание может показаться абстракцией, если рассматривать ее в исторической перспективе. Прогресс в картографии, например, снабдил людей картами, то есть рисунки заменили живое впечатление от ландшафтов. Механические часы разделили лениво текшее «естественное время» на строго отмеренные части, поэтому звон колокола ближайшей церкви стал влиять на повседневную деятельность больше, чем биологические ритмы организма [56]. Возможно, мир, становясь все больше и производительнее, одновременно превращается в обедненную копию мира прежнего, так как отвергает непосредственный опыт, а следовательно, и концепцию реальности, которая имела собственную ценность. Мы видим больше, но наше зрение затуманено, мы чувствуем больше предметов, но наши ощущения притупились. Маршалл Маклюэн считает, что всякий раз, когда мы при помощи технологии усиливаем наше природное восприятие чувственного опыта, мы одновременно отдаляемся от него. (Одна моя знакомая видела самолеты, врезавшиеся во Всемирный торговый центр, по телевизору, находясь у себя дома на другом конце континента, и подумала, что это кино.)

На наши глаза надеты своего рода очки. Мы прекрасно это чувствуем. Мы расширили свои знания о мире, нам стали доступны люди и места, недостижимые прежде. Но вещи, которые мы приобрели, утратили при этом свою подлинность. Со мной это случается постоянно. Свадьба моего брата проходила во дворе дома наших родителей, собралось больше ста гостей, они расположились под гирляндами из светящихся бумажных фонариков, натянутых между деревьями. Я на время покинул праздник, чтобы позвонить по телефону и прочитать сообщения, и тут с удивлением обнаружил, что мой друг выслал мне на телефон фотографии с этого самого празднества.

Самая очевидная причина отказа от подлинности – это, конечно, возможность получить доступ к улучшенной версии скучной и тусклой реальности. Почувствуйте прелесть «очков “Гугла”» [57], выпущенных в 2013 году, которые обещают нам именно это – улучшенную реальность. Этот портативный компьютер представляет собой шлем (весьма нелепый и отчасти футуристический), на котором установлена миниатюрная видеокамера и экран. Управляется устройство при помощи голосовых команд. Можно приказать ему сфотографировать то, что мы в данный момент видим, или просмотреть в архиве Google старые фотографии Халка Хогана [58], чтобы иметь возможность сравнить его прическу с прической парня, сидящего рядом в вагоне метро. Сайт компании приветливо улыбается: «Приглашаем в мир за стеклами очков». То есть приглашаем в улучшенный (читай, неподлинный) мир.

Все вы помните, что Изумрудный город в «Волшебнике Оз» на самом деле вовсе не был изумрудным. Да, в голливудской версии Джуди Гарленд и ее компания бродят по сверкающему роскошному городу. Однако в книге Фрэнка Баума и Дороти, и ее друзей уговаривают перед заходом в город надеть «защитные очки», чтобы не ослепнуть от невероятного блеска. Только много позже они узнают, что именно зеленые стекла очков придают всему окружающему сказочный вид. Изумрудный город (так же как и волшебник за кулисами) – это обман. «Но разве здесь не все зеленое?» – спрашивает Дороти. «Не более чем во всех других городах, – отвечает Оз. – Но местные жители так долго носили зеленые очки, что большинство думают, будто это и в самом деле Изумрудный город».