Трейси Киддер - За горами – горы. История врача, который лечит весь мир

– Кто-то счел бы, что дело не стоило пятичасового похода, – сказал он мне через плечо, – но это абсолютно бесценно – убедиться, что система работает.

– Конечно, – согласился я. – Но кто-то спросил бы: как можно ожидать, что другие последуют вашему примеру? На это что бы вы ответили?

Он обернулся и, мило улыбаясь, сказал:

– Идите к черту! – Но тут же менторским тоном поправился: – Нет. Нужно сказать так: необходимо воспитывать во врачах и медсестрах внутреннюю потребность посвящать всего себя пациентам и, в частности, полному излечению больных туберкулезом. – Он задорно улыбался, лицо его светилось. В эту минуту он казался совсем юным. – Другими словами, идите к черту.

Мы снова двинулись в путь, и Фармер продолжал, обращаясь ко мне через плечо:

– И если нужно идти пешком пять часов, выдавать больному молоко, кусачки для ногтей или изюм, радио, часы – значит, нужно. Почему в Нью-Йорке мы тратим 68 тысяч долларов на одного туберкулезника, а здесь, если вы начнете выдавать больным радио и часы, международное здравоохранение тут же обвинит вас в создании слишком дорогостоящих проектов? Если больной говорит, что ему нужна Библия или кусачки для ногтей, – ради бога, в чем проблема!

Я с трудом спускался с очередного обрыва, когда из рощицы внизу донесся какой-то шум: громкий крик, потом шиканье, потом снова крик. Через несколько минут мы увидели площадку для петушиных боев. Загон окружала плотная толпа мужчин в соломенных шляпах, грубых штанах и рубахах; на ногах – рваные кроссовки, резиновые шлепанцы, старые коричневые туфли без шнурков. Рядом разместились два продавца еды – конкуренты. Другие двое расставили доски для игры в кости; кубики смешивались в сосуде, напоминающем чайник викторианской эпохи. Женщины там тоже были, но держались с краю. Народ расступился, чтобы дать Фармеру место у перил. Он постоял немного. Петухи ходили кругами, примериваясь. Потом один бросился в атаку, хлопая крыльями, и Фармер отошел.

Он переместился под деревья, и там вдруг откуда ни возьмись появились два металлических стула, красный и синий, с драными клеенчатыми сиденьями. Это всегда случалось, когда я ходил с Фармером по деревням: откуда-то появлялись стулья, один для Докте Поля, другой для его блана. Мы сели, и в ту же секунду нас окружили женщины. Их было не меньше дюжины: и пожилые, и хорошенькие девушки в сарафанах с одной порванной перемычкой. Одна женщина среднего возраста, с красивым лицом, но без нескольких передних зубов, облокотилась о дерево и что-то негромко говорила Фармеру. Другие стояли под деревьями или сидели на земле неподалеку, некоторые тоже время от времени с ним переговаривались. Одна женщина сообщила, что им тут нужен еще один медработник, но в целом они пришли просто поболтать. Широко распространено мнение, будто в деревнях люди неразговорчивы, но где найти такую деревню, мы пока не знаем.

Я был измотан, одежда на мне промокла от пота, мысли блуждали. Я думал о стульях, на которых мы сидели: представлял, как их выбросили при обновлении офисов где-нибудь в Миннеаполисе или Майами и какой долгий путь они проделали до этой деревни. Мне казалось, я понял, почему эти женщины, вместо того чтобы смотреть, как положено по субботам, национальный спорт – бой петухов, собрались вокруг Фармера и потихоньку болтают с ним о том о сем своими низкими певучими голосами, неторопливо растягивая слова. Несколько лет назад Фармер прибавил к своей растущей медицинской программе проект по здравоохранению, предназначенный специально для женщин, но поскольку гинеколога среди персонала не было, он наскоро освоил эту специальность самостоятельно и какое-то время практиковал здесь. По-видимому, многие из присутствующих прошли у него первый в своей жизни гинекологический осмотр. Он рассказывал им о регулировании деторождения и предлагал противозачаточные средства тем, кто хотел. Шум и крики с петушиной площадки, кажется, достигли апогея, но все это словно происходило где-то вдали. Я чувствовал, что вот-вот засну, что я уже заснул, убаюканный женскими голосами.

Остаток обратного пути был в основном под гору, хотя и подъемы еще встречались. Я с трудом выбрался из очередного оврага. Фармер, как всегда, уже ждал меня. Он стоял на краю обрыва и смотрел вдаль. Вид отсюда открывался необыкновенный. Прозрачный занавес дождя и туч, снопы солнечных лучей охватывали желтые горы перед нами, и желтые горы за горами, и озеро Пелигр. Раньше зрелище показалось бы мне живописным, но не сегодня. Может быть, я чему-то уже научился. Впрочем, сомневаюсь, что мои новые познания удовлетворили бы Фармера. Ведь не просвещение людей, включая меня, было его целью. Он хотел изменить нас.

Я добыл из кармана слегка намокшую упаковку колечек Life Savers и предложил ему угоститься. Он взял конфетку, сказав:

– Ананасовая! Между прочим, это мои любимые. – И вернулся к созерцанию пейзажа.

Он смотрел на воды Артибонита, перекрытые плотиной. Они разлились на запад и восток, теряясь из виду вдали среди гор. Отсюда площадь затопленной земли казалась необъятной. Не отводя от нее взгляда, Фармер произнес:

– Чтобы понять Россию, чтобы понять Кубу, Доминиканскую Республику, Бостон, политику идентичности, Шри-Ланку, спасательные круги, нужно стоять на вершине этой горы.

Этот список, очевидно, был составлен в шутку, да и голос его звучал весело. Но меня не покидало чувство, что он сказал нечто важное. Общий смысл я вроде бы уловил. Вид на земельные угодья, затопленные плотиной, сделавшей его пациентов беднейшими из бедных, – это призма, через которую нужно смотреть на мир. Его призма. Взгляни сквозь нее – и увидишь миллиарды бедствующих во всем мире и поймешь какие-то общие, логически связанные причины их нищеты. Во всяком случае, Фармер, по-видимому, считал, что я прекрасно его понял. С некоторым раздражением я осознал, что не решусь ничего ответить, ибо боюсь его разочаровать.

Стоит провести хоть сколько-то времени с Фармером, и непременно станет любопытно: как получилось, что он выбрал такой образ жизни? Свои изыскания я начал с традиционной отправной точки.

Родители его были из Западного Массачусетса. Фармер появился на свет в 1959 году в городке Норт-Адамс – в прежние времена это был солидный промышленный центр. Он родился вторым из шести детей: три мальчика, три девочки. Маму звали Джинни, она была дочерью фермера. Джинни, не доучившись, бросила колледж, чтобы выйти замуж. Черты матери, довольно высокой худенькой женщины, определенно проглядывают в Фармере. Сын унаследовал ее нос, и они одинаково легко краснеют.

Отец Фармера, Пол-старший, был крупным мужчиной под метр девяносто, весом больше 100 килограммов. Он был хорошим спортсменом, упорно стремился к победам на соревнованиях. Товарищи по баскетбольной команде прозвали его Локтем. Дочери окрестили его Стражем за строгость: никакой косметики, никаких кавалеров, вечером быть дома. Характер он имел непоседливый. У него была надежная работа в торговле в Массачусетсе, но друг сказал ему, что настоящие деньги можно сделать, занимаясь торговлей на юге, в Алабаме: “Алабама – это спящий великан”. В 1966 году Страж увез свою растущую семью на юг, в Бирмингем.