Кристоф Рехаге - Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой

– Болватепа, – смеется Рубен, и он совершенно прав: я и болван, и недотепа – два в одном.

Этим вечером мы ночуем в деревне, в которой всего полудюжины домов. Хозяин киоска размещает нас у себя на заднем дворе в маленькой комнатушке без окон, зато там есть кан, стиральная машина, вентилятор и шнурок, за который нужно потянуть, чтобы включить или выключить лампочку.

Ночью темно и жарко. Мы потеем, лежа на кане, вентилятор не дает прохлады, и в темноте виднеется единственное красное пятнышко, похожее на далекую звезду.

– Как ты думаешь, тебе еще долго нужно идти? – Глуховатый голос Рубена заполняет собой темноту. Я вдруг понимаю, что красная точка – всего лишь огонек стиральной машины.

– Два года, – отвечаю я, – или три.

На следующий день мы по дороге распеваем песни о нашем вчерашнем пути в сорок километров. Сегодня еще жарче, чем вчера, и в наших песнях поется о том, каково это – гадить, сидя в пустыне.

Огурец громыхает, но пока держится.

До оазиса Аньси мы добираемся уже в сумерках. Оазис одаривает нас свежим ветерком и запахом пшеницы и деревьев. Тут имеется ручей, а еще единственный комар, танцующий в свете карманного фонарика. Впрочем, довольно скоро появляется его коллега, потом третий комар, четвертый – вот их уже целое облако. Они налетают на нас, как сибирская пурга. Я бью себя по затылку и чувствую, как моя рука размазывает в кашу сразу несколько насекомых. Я кричу Рубену:

– Переодеваться!

Увы, к тому времени, как мы извлекли и натянули длинные штаны и куртки, нас уже изгрызли с головы до ног. Не надо пояснять, почему мы так радуемся, добравшись наконец до Аньси. Мы несколько дней не мылись, наши одеяния неимоверно грязны. Мы очень устали и сыты по горло комариными укусами. В коридоре большой гостиницы мы оставляем огурец и кабутце и снимаем комнату с душем и кондиционером.

– На сколько ночей? – спрашивает администратор, и я отвечаю:

– Для начала на одну.

Мы скачем от радости, открыв дверь и обнаружив белоснежное постельное белье. Мы моемся долго, очень долго, до тех пор, пока вода не становится прозрачной. До того она была цвета нашей грязи. Потом мы погружаемся в белую мягкую прохладу постелей.

У нас есть чипсы и кола, еще у нас есть диски, полные фильмов, и это великолепно.

Два дня мы лениво переворачиваемся с боку на бок, как тюлени. Потом идем на рынок, покупаем воду, кукурузу в банках и пару лавашей. Мы покупаем циновку, чтобы лежать на горячем асфальте, две пластиковые табуретки и огромный тент от солнца.

– Может быть, нам еще пригодится наш набор для бадминтона? – спрашивает Рубен, и я соглашаюсь:

– Ну конечно! – Сам-то я в это давно не верю.

Потом мы снова укладываемся в постели. Утром, когда мы собираемся продолжить путь, администратор предупреждает нас о песчаной буре.

– Вы действительно хотите идти именно сегодня? – спрашивает она. – Погода не очень хорошая.

Я смотрю на небо: оно голубое и вполне мирное. Я пожимаю плечами, Рубен тоже, и мы выдвигаемся вперед. Но не успели мы выйти из города, как началась та самая буря. Люди поднимают воротники и сломя голову несутся по улице, машины исчезают вдалеке, а светлые столбы пыли спускаются с неба и атакуют дома и дороги.

Я знаю эти столбы, эти пальцы бури.

– Нет, ну буря точно будет, – сообщаю я, и Рубен ухмыляется. Я вижу, как он рад.

Этот песчаный шторм не похож на тот, первый, который я пережил. Нет одного общего темного облака, кружащего над пустыней. Серо-черным стало все небо. Ветер налетает со всех сторон, рвет с нас одежду, сечет маленькими камушками. Вокруг меня вместе с камушками кружится Рубен на своем огурце и кричит что-то, что я сначала не могу разобрать через шум. Он восторженно поднимает большой палец:

– Супе-е-е-ер!!!

Мы добираемся до пропускного пункта. Перед ним построены укрытия, внутри которых торгуют дынями. Продавцы машут нам, приглашая войти, мы оставляем свои транспортные средства в углу и садимся. У наших ног лежат спелые фрукты, снаружи бушует ураган. Я покупаю две хамийские дыни.

– Возьмите еще! – призывает продавщица. – У нас же здесь лучшие дыни во всей стране!

Когда мы снова оказываемся в пустыне, мы оба чувствуем себя плохо. Продавщица снова и снова ставила перед нами фрукты, а когда мы больше не могли есть, она принесла нам сушеные дынные ломтики, такие вкусные и сладкие, какими только могут быть дыни в стране дынь. Солнце забрало у них все, оставив лишь вкус. Мы ели, пока у нас не закружилась голова. Я купил еще пакетик в подарок для родителей Джули, и мы, шатаясь, вышли на улицу.

В бурю.

Нас волнует огурец: он, видите ли, с каждым километром становится все дряхлее, а его тормоза уже давно ушли на пенсию. Их конструкция основана на двух ремнях, которые крепятся прямо к осям и подчиняются рычагу. С каждым километром оба ремня провисают все ниже и ниже.

Мы бредем по шоссе через пустыню. Шоссе на холмике примерно в полтора метра высотой, его бока скошены, через равные расстояния под ним проходят трубы.

Буря шипит и трещит.

Когда наступает вечер и небо окрашивается в темно-синий цвет, мы спускаем огурец и кабутце вниз по откосу и ищем место, где можно разбить палатки. Ветер бушует. Мы выковыриваем из кабутце палатку Рубена. Его коврик тотчас улетает. Только что держали его в руках, и вот уже буря его вырвала и унесла.

Мы укрепляем в гальке первые колышки. Я стою на коленях, повернувшись спиной к ветру, Рубен сидит напротив меня с искаженным лицом. Мы прижимаем палатку к земле. Ее шатает из стороны в сторону, и нам требуется немало времени и сил, чтобы закрепить ее. Наконец она закреплена, но крайне ненадежно. Каждую секунду ветер может повалить ее, даже все ее швы натянуты до предела. Такое впечатление, что она готова в любой момент разорваться.

Потеряв терпение, сворачиваем ее и запихиваем обратно в кабутце.

Достаем мою. Хотя моя палатка рассчитана только на одного человека, все-таки она достаточно крепкая, чтобы выдержать бурю. Она, как кошка, прогибается под ветром, но стоит хорошо, и я впервые радуюсь тому, что не пожалел заплатить за нее так много денег.

Рубен трет себе глаза.

Я говорю:

– Она маленькая, но пойдет.

Он кивает головой. Кабутце и огурец я ставлю колесами на колышки палатки, чтобы получше укрепить ее.

– У меня глаза болят, – жалуется Рубен.

Я раскладываю коврик внутри палатки и говорю брату, чтобы он ложился туда, а я пока позабочусь о багаже и об ужине. В качестве ответа он лишь стонет.

Наступает ночь. Я сижу в передней части палатки, Рубен лежит на спине передо мной. Буря бушует, палатка дрожит, мой налобный фонарик выхватывает маленький кружок посреди мрака. В руке я держу бутылку с водой.