Эллендея Тисли - Бродский среди нас

Яша, полуслепой и очень проницательный, знал Иосифа – Иосиф перед отъездом несколько раз консультировался у него по поводу сердца. Он вспомнил, что Иосиф был невероятно взволнован перспективой отъезда.

А некоторые друзья здесь хотят видеть в нем жертву, трагического изгнанника, сказала я.

Кое-кто из этих друзей – скорее государственные люди, чем литературные, – ответил Яша. До меня стало доходить, что Иосифа могут использовать в разворачивающемся большом патриотическом проекте. Это слово застряло у меня в голове; может быть, Яшино замечание вскользь подтолкнуло меня спустя годы к написанию этих мемуаров.

Когда мы подъехали к Яшиному дому, было темно, и он попросил нас внимательно оглядеться, прежде чем выйдем из машины. Он заплатил шоферу, чтобы тот дождался нас и отвез обратно. Так спокойнее, сказал он.

Путинская приборка еще не дошла до этого района, в прошлом населенного среднезажиточной публикой. Здание выглядело обветшалым, перил на лестнице не было, во мраке как будто таилась угроза. Зато в квартире царили тепло и русский семейный уют. Вспомнилась эта неизменная черта моей российской жизни – когда входишь из недружелюбного, неприветливого города, с официального холода в живое людское тепло.

Когда настало время уходить, Яша посигналил фонарем водителю – убедиться, что никто не околачивается на стоянке. Я вспомнила Москву 1991 года, когда старухи продавали фамильное серебро, чтобы накормить своих кошек, посмотрела на безлюдную улицу, не увидела ничего необычного, но почему-то почувствовала угрозу. Это был постсоветский мир, которого ни Набоков, ни Бродский не знали.

Музей Набокова и музей Ахматовой мне понравились, я была рада, что и таким способом сохраняют память об этих великих писателях. Почему же тогда меня огорчала идея музея Бродского? Позже мне пришло в голову, что можно огорчаться и не понимать почему, пока какая-то встряска не откроет тебе глаза – почему отвращает сама мысль о музее друга. В Америке есть марка с Бродским, есть аэрофлотовский самолет с его именем. Я не хочу, чтобы был музей Иосифа, не хочу видеть его на марке, видеть его имя на фюзеляже: все это означает, что он мертв, мертв, мертв – а более живого человека не было на свете.

Я протестую: магнетического и трудного человека из плоти и крови пожирает памятник – чудовищный процесс, учитывая, сколько в нем было жизни.

Иосиф Бродский был самым лучшим из людей и самым худшим. Он не был образцом справедливости и терпимости. Он мог быть таким милым, что через день начинаешь о нем скучать; мог быть таким высокомерным и противным, что хотелось, чтобы под ним разверзлась клоака и унесла его. Он был личностью.

Судьбой этого поэта было подняться, как осеннему ястребу, в верхнюю атмосферу, даже если это будет стоить ему всего, что есть. Единственный бог, которому он служил, был бог поэзии, и этому богу он был верным слугой. Верить в высшую силу Иосифа заставляло само присутствие его дара. И, как Блок, он был поэтом каждую минуту своей жизни. Иосиф Бродский был полон огня и предубеждений, он жаждал признания и был гением.

Вот каких, оказалось, я люблю поэтов.

Дейна-Пойнт, 2014 г.

«Двадцать второго апреля 1969 года мы входим в комнатку Бродского, хозяин ее похож на американского выпускника. На нем голубая рубашка и вельветовые брюки. Очень западного вида брюки – прямо вызов режиму». Фото А. И. Бродского. Из собрания М. Мильчика.

«Надежда Мандельштам была одним из первых наших проводников по неведомому советскому миру. Мы согласились встретиться с Бродским просто потому, что она так хотела».

«После нескольких встреч с Надеждой Яковлевной наедине мы были приглашены на суаре в её маленькой квартире. Она позвала интересных людей, в том числе Льва Копелева и Раю Орлову».

Иосиф Бродский, Эллендея Проффер и Андрей Сергеев. Ленинград, недалеко от дома Бродского, декабрь 1970 г. Фото Карла Проффера.

«Андрей сыграл важную роль в литературном развитии Иосифа: ему принадлежат главные переводы Элиота, Фроста и Одена, печатавшиеся в журнале „Иностранная литература“».

Дом Мурузи, где в «полутора комнатах» жил Бродский.

Дом Набоковых на Морской.

Фонтанный дом.

«Общим у этих трех мест было их расположение в центре – хорошие адреса и под царским, и под советским небом».

«В разговорах его часто всплывало имя Анны Ахматовой… Она была первым знаменитым наставником Иосифа». У гроба Ахматовой, 10 марта 1966 г. Фото Б. Шварцмана.

«…Набоков послал нам деньги, чтобы мы купили подарки Надежде Мандельштам и Иосифу Бродскому и привезли им, когда поедем туда в следующий раз».

В комнате Иосифа в Ленинграде. Слева направо: Карл, Кристофер, Иосиф, Эндрю, Иэн, Эллендея, декабрь 1970 г. Фото А. И. Бродского.

Родители Иосифа Александр Иванович и Мария Моисеевна у себя дома. «Для них было нешуточным ударом, когда его приговорили к ссылке, а их самих лишили пенсии и вынудили снова искать работу.»

«Марина Басманова была похожа на шведскую актрису, которая запала в душу отрока Иосифа».

«Документы обошлись ему в тысячу долларов, половина – истинно русский выверт – за лишение советского гражданства!» Бродский в аэропорту Пулково, 4 июня 1972 г. Фото М. Мильчика.