Майк Тайсон - Беспощадная истина

Таким образом, у меня был только Шелли для того, чтобы как-то спланировать остаток моей карьеры. В моем контракте отдельным пунктом значился матч-реванш с Ленноксом Льюисом, и у него было намерение снова встретиться со мной, чтобы еще раз получить хорошие деньги. Но я вовсе не хотел, чтобы мою задницу надрали второй раз. Если бы я был мотивирован и находился в хорошей форме, я, без сомнения, смог бы накостылять ему. Но меня не интересовал бокс, меня интересовали наркотики.

Поэтому Шелли и люди Льюиса пришли с предложением моего участия в бое «на разогреве» следующего поединка Леннокса. Я был бы объявлен «со-знаменитостью». Однако я отказался выступать в бое «на разогреве», потому что для меня это было бы оскорблением. Итак, мы ответили на предложение команды Льюиса отказом, тогда они решили подойти с другой стороны и подали в суд на меня с Доном Кингом на 385 миллионов долларов, заявив, что Кинг побуждал меня игнорировать контракт, чтобы он мог организовать мне другие поединки.

Моей последней надеждой на получение каких-то средств оставался мой иск к Дону. К этому моменту Джефф Вальд уже знал, что я встречался с Доном, и был в ярости. Он сказал мне, что Дон будет до последнего, до самого начала суда затягивать все судебные иски, поданные против него, а затем все уладит. Джефф и Дейл Кинселла говорили мне, что мы могли бы где-то за 60 миллионов долларов согласиться на отказ от своих претензий на 100 миллионов долларов и что я мог бы даже получить обратно свою коллекцию записей поединков, которая долгие годы была бы для меня своего рода банковским депозитом. От меня требовалось лишь продержаться до суда, который был намечен на сентябрь.

Однако мое финансовое положение было настолько катастрофическим, что те, кто каждый день встречался со мной, предлагали мне объявить о банкротстве. В то время мы с Джеки сблизились с Джимми Хенчменом, рэп-предпринимателем, который участвовал в рекламных акциях Олимпийских игр и был генеральным директором компании «Цар энтертеймент». Джимми привела Барри Хенкерсона, режиссера звукозаписи, менеджера Тони Брэкстон [286]и Ар Келли [287]. Все они уговаривали меня объявить о банкротстве. Хенкерсон сказал Джеки, что мне следовало бы воспользоваться главой 11 «Кодекса законов США о банкротстве», и Джеки зашла в Интернет и просмотрела в поисковой системе «Гугл» «Главу 11 Кодекса законов США о банкротстве». Вот чем я занимался в то время. Джеки была хорошим человеком, но эти вопросы все же были выше ее понимания. Никто из нас не имел ни малейшего понятия о крупных финансовых операциях или банкротстве. Мы просто весело проводили время и тратили деньги.

Итак, я позвонил Джеффу Вальду и сказал ему, что мне предлагают объявить о банкротстве.

– Не надо этого делать, поскольку в ту минуту, когда вы объявите о банкротстве, мы не сможем контролировать иск. Это будет делать только судья. И иск выскользнет из ваших рук, – попытался объяснить он.

– И это означает, что я проиграю дело? – спросил я.

– Вы не должны проиграть. Это несомненно, – ответил он.

Я, однако, не был в этом так уверен. Во время моего первого показания против Дона под присягой я пролил себе на колени кувшин с водой. А теперь еще в распоряжении Дона был инцидент с избиением во Флориде, который он мог использовать против меня.

Вальд был убежден, что Дон проводит работу со всеми моими друзьями, включая Джеки, чтобы повлиять на меня и подтолкнуть меня к тому, чтобы я заявил о банкротстве. Он названивал мне по нескольку раз в день, умоляя меня не делать этого шага. Я, однако, не верил, что мои друзья брали на лапу.

И когда я посмотрел на горы счетов, которые я не мог оплатить, я решился все же заявить о банкротстве. Хенкерсон предоставил мне юриста по делам о финансовой несостоятельности, и первого августа мы сделали соответствующее заявление. В тот же день мы вместе с Хенкерсоном, Хенчменом и моим телохранителем Риком прошлись по магазинам на Родео-Драйв. Ведь то, что я заявил о банкротстве, вовсе не означало, что у меня совершенно не было денег. У меня просто не было 100 миллионов долларов, чтобы оплатить свои долги, а так я продолжал заниматься всеми остальными делами. Пресса подняла большой шум по поводу моего похода по магазинам на Родео-Драйв, но никто из журналистов не был там со мной. Я разговаривал с мусульманами, которые держали магазины с одеждой высокого качества, показывал им свою мусульманскую карточку в расчете на скидку:

– Брат, как насчет того, чтобы я отдал полторы тысячи долларов за этот костюм стоимостью три тысячи долларов? Тебе ведь известно «золотое правило» ислама: пожелай своему брату то же, что желаешь самому себя [288].

На следующий день все газеты пестрели подробностями моего финансового положения. Мой долг составлял около 27 миллионов долларов, 17 миллионов из которых представляли собой задолженность налоговому управлению США и задолженность по английским налогам. Еще 10 миллионов долларов относились к личным расходам, включавшим, в частности, те деньги, которые я задолжал Монике в связи с разводом, банкам по ипотеке, а также огромные судебные издержки.

Я находился в таком подавленном настроении в связи с банкротством, был в таком отчаянии, что решил отказаться от своего дома.

– Да и х… с ним! Забирайте, нах…, этот дом! – сказал я своим адвокатам, и они выставили его на аукцион. Я в то время так торчал от наркоты, что не мог заниматься больше ничем другим. Я просто тренировался в зале. У меня не было намечено никаких поединков, я просто тренировался и получал кайф от наркотиков.

Я умел достаточно легко приспосабливаться к новой обстановке. Я мог жить и в роскошных условиях, и в трущобах. Я знал всех сутенеров и наркодилеров, и я умел рисковать своей жизнью. Даже когда я жил в трущобах, на мне были брюки и обувь за 2000 долларов. У меня в кармане могло не быть и пяти центов, но я по-прежнему волочился за девушками и флиртовал с красотками.

Я провел некоторое время в Финиксе с Шелли, матерью моего ребенка. Приезжал Дэйв Мэлоун и немного пообщался со мной. Я был совершенно без средств, поэтому на ужин мы ели хлопья в сахарной пудре и конфеты «Твиззлерс». У нас не было денег, чтобы что-либо организовать, так что мы просто сидели во дворе и наблюдали за моими голубями. В то время я завел правило, к которому периодически прибегал: за свой автограф я брал двадцать пять баксов, просто чтобы решить хоть какие-то первоочередные проблемы. Я был настолько беден, что парень, который украл у меня кредитную карту, пожаловался в Интернете, что он не смог по ней даже заплатить за ужин, настолько я оказался разорен.

Но в этой ситуации были и свои преимущества. Я вернулся на Восток, где тусовался со своим приятелем Марио Костой, который в обмен на право пользоваться первыми рядами в зале во время моих поединков содержал моих голубей. В Джерси-Сити у него был ресторан и бар. Как-то в один из дней мы с ним сидели на заднем дворике, где были голуби. Было красивое бабье лето. Я заснул, и Марио отошел. Через два часа я проснулся с криком: «Я богат! Я богат!» Марио прибежал назад и спросил: