Майк Тайсон - Беспощадная истина

Концепция существования Бога представляется мне слишком сложной. Размышляя о духовном начале, я рассматриваю это понятие прежде всего со своей, мусульманской, точки зрения. Я никак не могу постичь, что такое религия и что такое Бог. Я хочу это сделать, но не могу. Расхожий аргумент: «Пусть ваш разум проникнется верой и прислушается к сердцу» – для меня не подходит, потому что тот, кто слепо ведет, оказывается слепо ведом. Я не желаю выслушивать эту фигню, я не желаю делать этого. Это может звучать по-разному, но в конечном итоге это просто сводится к тому, что вы следуете за кем-то, о ком вы даже не знаете точно, существует ли он. Даже если вы скажете: «Я не верю в официальную религию. Я верю лишь в духовное начало». Чьей концепции духовного начала вы доверяете? Вашей собственной? В таком случае вы обманываетесь и как ученик, и как учитель. Смотрите, что получается: нам говорят, кто есть Бог, и мы верим тому, что нам говорят.

Не могу постичь того, что мне рассказывают о Боге. Это ничего не объясняет моей израненной душе и не приносит ей успокоения. Но должен же быть какой-то смысл в этой вселенной! В ней слишком много хаоса, поэтому должна быть какая-то гармония, которая позволит нам сориентироваться и вычленить наиболее важное в этом сумасшедшем сумбуре. Однако большинство верующих, которые ходят в церковь, – их используют в коммерческих целях. Вот во что я верю. Поэтому у меня должен быть свой собственный путь спасения, согласованный с Богом. Мне нравится концепция любящего Аллаха. Я не знаю, так ли это на самом деле, но это та концепция, которую я люблю. По-моему, она замечательная.

Поездка в Мекку и Медину дала мне удивительный опыт. Я еще ближе подошел к своей вере, наряду с этим действия некоторых моих мусульманских братьев породили в моей душе сомнения. Сразу же по моему приезду мою поездку стали широко освещать, чтобы показать, что ислам лучше, чем христианство или остальные религии. И дело было не в том, что я как личность становлюсь лучше, это было больше похоже на то, что «У нас есть могучий Майк Тайсон, который совершает здесь хадж!». Их волновал не я как личность, они были озабочены рекламой. Я был для них просто тупым ниггером, меня всегда кто-то использовал в своих целях.

«Мы сделаем так, чтобы Америка узнала, что вы – добродетельный мусульманин», – по существу, сказали они мне.

И я задавал сам себе вопрос: «Черт побери, если я не был добродетельным христианином, то как я собираюсь быть добродетельным мусульманином?»

Это религия должна быть в человеке, а не человек – в религии. Смотрится просто детским лепетом, когда видные представители исламского духовенства ссорятся друг с другом: «Мой пророк лучше, чем твой!»

Но, несмотря на некоторые политические проблемы, я чувствовал себя там хорошо. И все там чувствовали себя так. Сотни тысяч людей, все в одинаковом одеянии, все прибыли туда, чтобы отправить религиозный обряд и усмирить себя. Я был в состоянии гармонии, я был в гармонии сам с собой.

Поездка помогла мне успокоиться и собраться, настроиться на исламское состояние духа. Это помогло мне сосредоточиться на том, что мне предстояло сделать после возвращения домой. Как я должен был строить свою жизнь. Не обязательно в плане ислама, имеется в виду более правильная жизнь, более чистая, без наркотиков и вызванных этим проблем. Эта поездка придала мне новые душевные силы. Она была мне необходима.

Во время хаджа я понял, что я никогда не смогу быть добродетельным мусульманином в строгом, ханжеском смысле этого слова. Ведь я привнес в свою веру многое из своего прошлого. Однако я мог слушать учение Пророка и стараться жить, не отклоняясь от этого учения, но по-своему. Оценивать людей по доброте их сердец. Для меня нелегко так жить. Если ты исповедуешь ислам в чистом виде, то ты похож на коврик у двери, слабака и рохлю. Я не хочу прожить свою жизнь таким образом. Жить так – вовсе не означает быть верующим, это означает быть смиренным. И никто из нас не способен быть по-настоящему смиренными. И если вы упоминаете слово «смиренный», это уже само по себе говорит о том, что вы не являетесь смиренными. Человеку не предназначено быть смиренным, ему предназначено смириться.

Я не мог быть смиренным, когда меня вытолкнули в первый ряд, чтобы поцеловать Черный камень. Сам камень встроен в восточный угол Каабы, древней каменной постройки в Мекке, к которой мусульмане всего мира обращаются во время молитвы. Во время хаджа необходимо обойти вокруг камня семь раз и по возможности поцеловать его. Паломников очень много, но бывает так, что, хотя некоторые люди готовились совершить паломничество в Мекку всю свою жизнь, им не удалось поцеловать Черный камень. Я поцеловал его за тридцать минут четыре раза. Когда я был там, всех разделили, как Красное море два континента, и меня привели прямо туда, где можно было поцеловать его. Верующих оттеснили в сторону, чтобы я мог прикоснуться к нему своим грязным, больным, лизавшим «кокс» ртом. Я из-за этого чувствовал себя ужасно. Нас пытаются заставить чувствовать себя лучше, чем все остальные, и полюбить религию. Но когда так поступают со мной, я говорю в ответ: «Вы позволяете нам протиснуться вперед, отпихнув всех этих прекрасных людей? Я не хочу принимать в этом участия». Как говорил Граучо Маркс [351], «я никогда не соглашусь стать членом клуба, который даже меня готов принять в свои члены».

Я чувствовал себя виноватым оттого, что Кики не смогла приехать и совершить хадж. Мы не разговаривали пару недель после того, как она покинула Европу. Мы оба понимали, что это может стать концом нашего брака. Я позвонил ей из Мекки и извинился перед ней, и мы пообещали друг другу забыть про нашу ссору.

Кики глубоко в своем сердце является христианкой. Она была так воспитана. Черты ее характера присущи христианам. Ее мать вышла замуж за имама, это был крутой поворот в ее жизни, в результате которого она стала носить хиджаб [352]. Что же касается Кики, то она свободна в своей любви. Она хочет принимать активное участие во всех мирских делах, наряду с этим придерживается исламской морали. Однако, как черная американка, она не потерпит, если ее муж, как разрешает Коран, заведет четырех жен.

В декабре я вместе с Фаридом поехал в Азию. Меня назначили послом бокса в Китае. Я вел себя там на «отлично». Ко мне подошел один парень и сказал, что он снабжает травкой всех «звезд», которые приезжают в Китай.

– Вы не можете быть моим другом, – сказал я ему. – Вы, должно быть, хотите подставить меня. Вы ведь знаете, что здесь за косячок расстреливают.

После Китая я отправился в Бангкок на съемки фильма «Мальчишник 2: Из Вегаса в Бангкок». Еще до начала съемок возникли некоторые разногласия. Был заключен контракт с Мелом Гибсоном, согласно которому тот должен был сыграть эпизодическую роль бангкокского татуировщика. Однако Зак и другие члены труппы пошли к Тодду и настояли на том, чтобы он отказался от услуг Мела. Я бы не стал доводить дело до этого. Я как-то встречал Мела Гибсона, и для меня он был джентльменом. Конечно, его пьяные антисемитские высказывания заслуживали всяческого осуждения, но я обычно воздерживаюсь от того, чтобы с ходу кого-то осудить. Когда у меня спросили, как я отношусь к его увольнению, я мог сказать лишь: «В каждом из нас есть этот парень – Мел Гибсон».