Майк Тайсон - Беспощадная истина

Я знал, что это будет тяжелый бой. Во время инструктажа он не смотрел мне в глаза, и поза у него была такой смиренной и покорной. Но я не заметил в его энергетике ни капли страха или смятения, поэтому меня не обманули эта дерьмовая смиренность и вид «боюсь-посмотреть-в-глаза». Я чувствовал, что ему не терпится отмутузить меня.

У меня было преимущество родного города, и не одно. Джимми собрал материал для моей первой рекламы в национальном масштабе. Он обеспечил нас более легкими перчатками весом восемь унций. Ринг был немного меньше обычного. И наконец, все судьи располагались со стороны нашего угла.

Я начал бой жесткими ударами по корпусу. Но Фергюссон был достаточно опытен и умело защищался. Так продолжалось в течение четырех раундов. В пятом я загнал его в угол, провел правый апперкот и сломал ему нос. Он едва продержался до конца раунда. В шестом ему вновь пришлось непросто, и тогда он откровенно повис на мне, совершенно игнорируя команду рефери «брейк». Это было настолько ужасно, что рефери остановил бой. По иронии судьбы, эта дисквалификация могла испортить мой послужной список побед одними нокаутами. Однако на следующий день местная атлетическая комиссия изменила формулировку результата на технический нокаут.

Когда после боя я встретился с журналистами, возникла полемика. Меня спросили о «добивании» Фергюссона после того, как я провел апперкот, и я ответил: «Я хотел ударить его по носу еще раз, так, чтобы косточка его носа вошла бы ему в мозг… Я всегда присматривался к врачебным заключениям. В них отмечается, что, если нос входит в мозг, не может быть и речи о том, чтобы человек сразу же поднялся».

Журналисты рассмеялись, но, возможно, это был нервный смех. Я сказал им то, что говорил мне Кас, слово в слово. Не думаю, что я что-то переврал. Мы с Касом всегда обсуждали науку причинять боль. Ведь я хотел стать по-настоящему злобным чемпионом. Я смотрел по телевизору все эти комиксы, суперзлодей Апокалипсис из сериала «Люди-Икс» был одним из моих любимых героев. Апокалипсис говорил: «Я не злобный, я просто такой». Кейтон и Джекобс хотели, чтобы я был приветлив со всеми, общителен, но я знал человека, который был приветлив со всеми и был врагом сам себе.

На следующий день из-за моей фразы разразился скандал. Нью-йоркские газеты пестрели крупными заголовками: «Подлинный Тайсон – это отморозок?» Один репортер даже додумался позвонить моему прежнему социальному работнику, миссис Коулмен, и она посоветовала мне быть человеком, а не зверем. Но мне было наплевать. Я должен был делать свою работу. Я не мог стать чемпионом мира в тяжелой весовой категории, будучи пай-мальчиком. А я собирался стать таким чемпионом ради Каса. Мои соперники должны были знать, что, если они столкнутся со мной на ринге, им предстояло рисковать жизнью или здоровьем.

Джимми и Кейтон попытались после этого заткнуть мне рот. Они поручили Стиву Лотту информировать меня о том, что следовало говорить после боя. Джимми даже уволил парня, ответственного за связи с общественностью, потому что тот разослал эту цитату в редакции газет. Вскоре после этого боя Джимми пригласил некоторых специально отобранных журналистов на ужин. Там был Эд Шулер из Ассошиэйтед Пресс, который почувствовал, что Кейтон и Джимми были в отчаянии: им казалось, что могу влипнуть в серьезные неприятности прежде, чем получу звание чемпиона мира. Но это было не так. Думаю, они просто хотели заграбастать побольше денег, пока еще могли. Они не питали уважения к той цели, которой я добивался.

Кейтон и остальные хотели лишить меня истории моего детства в Бруклине, скрыв ее, и дать мне положительный образ. Кас знал, что это было полной ерундой. Они пытались подчинить меня и сделать меня отвечающим их стандартам. Я же хотел, чтобы люди видели зверя, который был внутри меня.

После боя мы отпраздновали победу над Фергюссоном. В то время я пил. Не во время тренировок, а после боев, это было самоуничтожением времени. Я был настоящим алкоголиком. Но во время пьянок я старался избегать внимания нью-йоркской прессы. Мы пировали в Олбани в баре моего друга под названием «Сентябрьский». Это было наше излюбленное место. Иногда туда приходили парни из Нью-Йорка, Бостона или Лос-Анджелеса для решения своих рабочих вопросов, они вели себя как большие шишки. Они были готовы наброситься на нас, маленьких людишек с севера штата, и тогда мы выбивали из них дерьмо. Я не хотел с кем-либо драться и идти под суд, но находились люди, которые дрались вместо меня. Я лишь подстрекал их: «Вдарь этого подонка! Кем он себя возомнил?» У нас бывали возможности повеселиться с чужаками.

Мой следующий бой был 10 марта со Стивом Зоуски в «Нассау Колизеум». До этого Зоуски никому не удавалось нокаутировать, но я в третьем раунде провел несколько апперкотов и сделал это. Однако я не был в восторге от своего выступления. Я тогда свалился со стремянки в своей голубятне в доме Камиллы и повредил ухо. Зоуски во время боя несколько раз попал мне в ухо, и боль в нем сказывалась на моем состоянии. Во время интервью после боя я упомянул эту проблему.

– Мне не понравилось мое выступление, – сказал я Рэнди Гордону, который комментировал бой. – У меня много личных проблем, которые мне приходится решать.

Кейтон позже рассказал прессе, что я имел в виду проблемы с подругой, но это был абсурд. У меня в то время не было подруги. Я был просто подавлен, потому что погибли многие мои приятели из Браунсвилла. Это было варварством. Друзья убивали своих друзей из-за денег.

После боя один из судей заметил заметную припухлость на моем ухе. На следующий день Джимми пригласил специалиста проверить меня, и тот обнаружил серьезное заражение хряща. Меня тут же направили на обследование в медицинский центр «Маунт-Синай» в Верхнем Ист-Сайде. Врач беспокоился, поскольку я мог потерять ухо. Меня на десять дней оставили в больнице, и я прошел курс лечения в барокамере, два посещения в день. Кроме того, мне кололи антибиотики.

Врачи «Маунт-Синай» сказали, что для меня было бы полезно выходить, чтобы подышать свежим воздухом. Поэтому каждый день после второго посещения барокамеры в три часа пополудни Том Патти и мой близкий друг детства Дюран забирали меня на лимузине. Мы гуляли по Таймс-Сквер, тусовались и фотографировались с проститутками и парнями, которые продавали туристам снимки с питоном, обвивающимся вокруг шеи. Мы отрывались по полной, гуляя ночь напролет. Когда меня привозили обратно в больницу к четырем утра, медсестры были в шоке: «Это не отель, это больница». Когда я показывал врачам свои фотографии с проститутками и питоном, они тоже испытывали шок: «Нет-нет, мы не имели в виду, что вы должны выходить на всю ночь. Мы хотели сказать, что вы должны спуститься вниз, посидеть в Центральном парке, посмотреть на птиц и белок и подышать свежим воздухом».