Дональд Рейфилд - Жизнь Антона Чехова

Возвращение в Россию тела Чехова потребовало найма специалиста по перевозке трупов, заказа специальных вагонов, ходатайства русского посольства в Берлине о разрешении прицеплять вагон-рефрижератор с гробом к пассажирским поездам. Ожидая, пока уладятся формальности, Ольга писала подробные письма матери. Затем она уехала в Берлин, куда должны были перевезти покойного мужа. На Потсдамском вокзале священник русского посольства отслужил на запасных путях скромную панихиду, а дипломаты тем временем продолжали вести переговоры о транспортировке гроба.

Россию захлестнула волна воспоминаний об Антоне Чехове. В Ялту съезжались члены осиротевшего семейства. Лишь 7 июля Миша сообщил Евгении Яковлевне горестную весть, и вместе с Ваней и Мишей они выехали из Ялты в Москву. В тот же день берлинский поезд с прицепленным красным товарным вагоном, в котором находился гроб с покойным, прибыл в Петербург. Вдова писателя сопровождала его в вагоне первого класса. В кучке людей, встречавших поезд, находились Клеопатра Каратыгина и Наталья Гольден – последняя поведала своему спутнику о том, что двадцать лет назад она была ближайшим другом и помощником Антона Чехова. Появился на вокзале и кто-то из министров – затем, чтобы отдать последние почести не Чехову, но генералу Келлеру, чей гроб одновременно с чеховским прибыл из Маньчжурии. Единственным официальным лицом на траурной церемонии оказался Суворин. Василий Розанов внимательно наблюдал за его печальными хлопотами: «С палкой он как-то бегал (страшно быстро ходил), все браня нерасторопность дороги, неумелость подать вагон. <���…> Смотря на лицо и слыша его обрывающиеся слова, я точно видел отца, к которому везли труп ребенка или труп обещающего юноши, безвременно умершего. Суворин никого и ничего не видел, ни на кого и ни на что не обращал внимания и только ждал, ждал… хотел, хотел… гроб!!» [607]

Выйдя из купе, где находилась Ольга, Суворин рухнул на колени. Ему подали стул, и он долго сидел на нем, оцепенев и ничего не видя вокруг. Он позаботился обо всем: о панихиде, о временном пристанище для Ольги, об отправке вагона-рефрижератора в Москву. На платформе священник с небольшим хором отслужили короткую литию.

У Суворина были и другие заботы: не теряя времени, он отправил в Ялту Александра изъять из чеховского архива свои откровенные письма. Александр, потеряв связь с Мишей, с полпути повернул назад и телеграфировал ему из Москвы: «Обязательно привези из архива письма старика. Кондиция мне без них не выезжать. Могилу куплю» [608]. В Москве Александра попросили встретить гроб в Петербурге; 8 июля он выехал в столицу – и по дороге разминулся с телом покойного брата. Не привела судьба Александру проводить в последний путь ни Павла Егоровича, ни Антона.

Девятого июля четырехтысячная траурная процессия начала свой долгий путь по Москве от Николаевского вокзала до кладбища Новодевичьего монастыря. Ольга шла, опираясь на руку Немировича-Данченко. Чеховская родня, прибыв из Ялты, присоединилась к шествию на полпути к последнему пристанищу Антона. Евгения Яковлевна, Маша, Ваня и Миша с трудом смогли пробиться к гробу сквозь несметную толпу – поначалу их не узнали охранявшие процессию студенты. У гроба Антона Маша и Ольга заключили друг друга в объятия, забыв о разъединявшей их долгие месяцы неприязни. К надгробию Чехова Николай Ежов возложил серебряный венок от Суворина. Горький описывал похороны в письме к жене:

«Я так подавлен этими похоронами <���…> на душе – гадко, кажется мне, что я весь вымазан какой-то липкой, скверно пахнувшей грязью <���…> Антон Павлович, которого коробило все пошлое и вульгарное, был привезен в вагоне для „перевозки свежих устриц“ и похоронен рядом с могилой вдовы казака Ольги Кукареткиной. <���…> Над могилой ждали речей. Их почти не было <���…> Что это за публика была? Я не знаю. Влезали на деревья и – смеялись, ломали кресты и ругались из-за мест, громко спрашивали: „Которая жена? А сестра? Посмотрите – плачут! – А вы знаете – ведь после него ни гроша не осталось, все идет Марксу. – Бедная Книппер! – Ну, что же ее жалеть, ведь она получает в театре десять тысяч“ и т. д. Шаляпин – заплакал и стал ругаться: „И для этой сволочи он жил, и для нее работал, учил, упрекал“» [609].

На поминки в квартиру Чеховых пришла Лика Мизинова. Одетая в траур, она встала у окна и два часа провела у него, молча вглядываясь в даль.

Сразу после похорон Ольга вместе с Евгенией Яковлевной, Машей, Ваней и Мишей выехали в Ялту. Александр в Петербурге в одиночестве оплакивал брата. Однако вскоре Суворин снова пошлет его в Ялту выручать свои письма. Едва опомнившись от горестных событий и невзирая на душевные переживания, Суворин поспешил отречься от Чехова публично. Иван Щеглов в дневниковой записи от 29 июля приводит его слова: «Певец среднего сословия! Никогда большим писателем не был и не будет» [610]. Теперь свои симпатии и он обратил на нового подопечного, пятидесятилетнего философа Василия Розанова.

В день сороковин, 10 августа, кладбищенская церковь Новодевичьего монастыря была полна народу. У могилы Чехова, убранной цветами, монахини пели панихиду. Поклониться Антону пришли Ольга Кундасова и его бывший домохозяин Корнеев; для Евгении Яковлевны он передал просфору с написанными на ней именами почивших Чеховых: «За упокой – Георгия, Якова, Павла, Феодосьи, Николая, Антона». Восемнадцатого августа из Ялты в Москву возвратилась Ольга. У нее на квартире то и дело ночевали брат Константин и Ольга Кундасова. Вдова Чехова включилась в репетиции пьесы «Иванов», и ее трактовка образа обреченной на смерть Анны привела зрителей в особое волнение [611].

Благодаря стараниям Ольги Маше продлили отпуск – немало времени у Чеховых теперь отнимало дело о наследстве. Завещание Антона, написанное им в 1901 году, в котором Маша объявлялась единственной наследницей, было и не по правилам написано, и должным образом не заверено. Его признали недействительным. Однако Ольга отказалась от притязаний на недвижимость – Чеховы восприняли этот ее шаг с облегчением и благодарностью – и даже перевела Маше солидную сумму с их общего с Антоном счета. Доходами Ольги Книппер впредь станут ее театральные заработки как актрисы и пайщицы МХТа. Все члены семьи Чеховых сочли необходимым исполнить волю Антона и передать Маше во владение ялтинский дом, в котором под ее опекой оставалась Евгения Яковлевна. Затем юристам пришлось решать еще одну задачу. Поскольку Антон умер практически без завещания, по закону ему наследовали ближайшие родственники, однако их отказ от наследства повлек бы за собой двойную уплату налогов. Лишь год спустя этот узел был развязан: Ольга и братья подписали доверенность, по которой Маше передавались в дар все доходы от издания сочинений, постановки пьес и иные поступления, связанные с литературным именем Чехова.