Дональд Рейфилд - Сталин и его подручные

Вместо того чтобы написать заново биографию Сталина или историю СССР, я попытался исследовать путь Сталина к власти, те средства и тех людей, которые давали ему возможность держать эту власть в руках. Главная наша тема – карьера и личности приспешников Сталина, особенно тех пятерых, которые возглавляли службу безопасности и тайную полицию, известную нам под целым рядом названий: ЧК (Чрезвычайная комиссия), ГПУ и ОГПУ (Объединенное государственное политическое управление), НКВД, МВД (Народный комиссариат, затем Министерство внутренних дел), МГБ (Министерство государственной безопасности). После смерти Сталина министерство стало «комитетом» и продолжает свое существование как ФСБ.

Из этих пятерых (Феликс Дзержинский, Вячеслав Менжинский, Генрих Ягода, Николай Ежов и Лаврентий Берия) Сталин лично назначил только последних двух. Первых трех, назначенных до него, он страхом, расчетом, обманом или обаянием подчинял себе. Они стали орудиями личности, чьи мысли были еще более чудовищными, чем их собственные. Сталин ставил цель. Им приходилось искать средства. Изучая их деятельность и то, чем она мотивировалось, мы проливаем яркий свет на сталинскую тиранию.

Нюрнбергский процесс утвердил важнейший принцип: нельзя отклонить от себя обвинения в преступлениях против человечества тем, что ты выполнял чужие приказы. Даже если бы неповиновение имело летальный исход, подчинение приказу имеет не только юридический, но и нравственный аспект. Приспешникам Гитлера или Сталина не хватало твердой общественной или нравственной основы, которая дала бы им возможность не повиноваться. Книга Даниэля Гольдхагена «Добровольные палачи Германии» – сильно раскритикованное, но важное исследование – доказала, во-первых, что большей части немецкого населения было известно, что евреев уничтожают, и, во-вторых, что тех, кто принимал участие в геноциде, не заставляли под дулом револьвера становиться убийцами. Применительно к Советскому Союзу тезис Гольдхагена нужно пересмотреть. Тот, кто отказывался участвовать в охоте на врагов, действительных или призрачных – буржуев, троцкистов, бухаринцев, диверсантов, фашистов, сионистов, – сам становился таким же врагом, подлежащим уничтожению. Тем не менее были случаи и целые сферы деятельности, где оставался какой-никакой моральный выбор, особенно для интеллигентов, получивших воспитание и образование, усвоивших элементарные нравственные нормы и профессиональные принципы. Хотя после революции они, по общему признанию, стали верными слугами нового государства, о преступлениях этого нового государства они должны были знать и догадываться. Как и в нацистской Германии, в Советском Союзе некоторые интеллигенты не сдавались, несмотря на лишения, угрозы, пытки и казни. Но почему их было так мало; почему Сталину, опирающемуся на поддержку группы фанатиков, циников, садистов и моральных уродов, никогда не приходилось бороться с настоящим сопротивлением?

В подчиненных Сталин особенно ценил способность выбирать кадры. Сам он был блестящим руководителем кадровой службы. Не только шефы тайной полиции, но и иные его назначенцы, особенно после 1930 г., когда Сталину уже не нужно было договариваться с другими политиками, оказались такими же беспощадными и жестокими, как Дзержинский и его наследники. Вячеслав Молотов, Лазарь Каганович и Клим Ворошилов подписывали тысячи расстрельных списков. Без их безраздумной преданности Сталин не смог бы достичь своих целей.

Сравнительные исследования судьбы Сталина и Гитлера часто вводят в заблуждение. Их пути во многом расходятся, и различия между ними так же поразительны, как и сходства. Нацисты образовали симбиоз с немецкими капиталистами и немецкой армией.

Их убийственная агрессия направлялась на чужих: евреев и славян, гомосексуалистов и коммунистов. Средний немецкий гражданин, если закрывал на все глаза и не слишком задумывался, мог жить такой же спокойной жизнью, какой жил при нормальном режиме (если не считать ужасов последних военных лет). Сталин направил ненависть на своих же. Он воевал против соседей только тогда, когда был (ошибочно или нет) убежден в легкой победе, и без всякого колебания истреблял своих генералов, свою партию, свой народ, даже собственную семью – всех тех, от кого, казалось бы, зависело его личное экономическое и политическое благополучие. В расчетах Гитлера, какой бы тошнотворной она ни была, есть логика: геноцид и блицкриг объединили народ и создали для него цель жизни. Политика Сталина затягивала других в трясину его психопатологии. Безнравственный, честолюбивый, но психически нормальный интеллигент Альберт Шпеер без труда смог присоединиться к Гитлеру. Чтобы стать соратником Сталина, такого простого расчета было недостаточно: в придачу должны были действовать смертельный страх, садизм, моральное уродство или шизофренические иллюзии.

У каждой страны есть историческое наследие, от которого ее гражданам трудно отказаться. Нельзя свести бедствия России в XX в. к последствиям варварского феодального строя, низвергнутого стихийным насилием. Правда, в 1900-х и 1910-х гг. экономика России отставала от Западной Европы, и ее политический строй трещал по швам. Но культура, которая дала миру Достоевского и Толстого, рождала историков, издателей, журналистов, философов, юристов, врачей, государственных мужей не меньше, чем в любой передовой стране мира. Средний класс, пусть и относительно малочисленный, был хорошо образован и влиятелен; дворянство и купечество не теряли своей целостности. Можно сказать, что если в XIX в. жизнь в России и была грубее и невежественнее, чем в Англии или во Франции, то не намного.

Мучения, которым подвергали невинных людей в СССР, не являются монополией тоталитарных режимов. Разница в том, что советские преступники совершали преступления у себя дома и жертвой был собственный народ. Британцы проявляли зверство далеко от родины: строили концлагеря в Южной Африке, в Кении, на Андаманских островах или добывали олово силами африканских рабов. Бельгийский король Леопольд убил и искалечил – в относительном исчислении – примерно столько же конголезцев, сколько Сталин – советских граждан. Закон для всех людей один: абсолютная власть развращает абсолютно, и, когда мировая война, голод и эмиграция разрывают ткань, на которой держатся общественные связи, абсолютная власть оказывается в руках того, кто первый ее захватывает.