Дональд Рейфилд - Жизнь Антона Чехова

В доме на Малой Дмитровке Антон пробыл лишь день (из двадцати месяцев, в течение которых Чеховы снимали этот дом, он прожил там менее полугода). Наутро Евгения Яковлевна, Маша, Антон и мангуст по кличке Сволочь отправились под Алексин в нанятую Мишей дачу на Оке, в живописный лесной край, окрещенный «русской Швейцарией». Пальмовая кошка той весною, судя по всему, нашла в доме Фирганг свой конец. В квартиру, где на хозяйстве остался Павел Егорович, пришли полотеры и спугнули кошку с лежанки под умывальником. Она цапнула одного из рабочих за палец, и тот в долгу не остался [217].

Тридцатого апреля Павел Егорович оставил службу в гавриловском амбаре. Свое будущее видел он мрачно. Отслужив у Гаврилова 14 лет, он услышал от него на прощанье: «Ваши дети подлецы» [218].

Ушел от Гаврилова и кузен Алексей Долженко, приискав себе более щедрого хозяина. Отправив семью на дачу, Павел Егорович поведал в письме Ване: «Я остаюсь пока в Москве для приведения квартиры в порядок. Антоша тебе привез замечательные подарки: кошелек с двумя золотыми французскими монетами, бумаги и конверты из магазина Paris-Louvre <���…> Я теперь вольный казак, куда хочу на все четыре стороны могу располагать жизнью и местностью. Я думаю, что мне лучше будет между родною семьей проводить дни, чем между обществом грубым и дерзким. Я все до сих пор жил для семьи и свои труды полагал для нее, без копейки бросил я Гавриловский Омут, надеюсь, что моя семья не оставит меня без помощи и радушного расположения ко мне. Денег мне дадите для расходу, я малым буду доволен» [219].

Окна дачного домика выходили на Оку, на другом берегу которой находилась станция Алексин. Из-за реки доносился шум поездов, стучащих колесами по ветхому мосту. Дом был тесен, уборной не было, и Антон то и дело бегал за нуждой в овраг. Когда к отдыхающим присоединился Павел Егорович, толчеи стало еще больше. Мангуст бил посуду и вытаскивал пробки из бутылок. В таких условиях Чехов работать не мог: «Я, пишущий, подобен раку, сидящему в решете с другими раками: тесно».

После трехмесячной паузы в общении на горизонте появилась Лика Мизинова и внесла оживление в жизнь Антона. Прибыла она не одна – вместе с ней с парохода на берег сошел Левитан. Явно желая раздразнить Антона, Лика все лето демонстрировала близость с художником. Антон в ответ продолжал отшучиваться, в открытую называя Левитана Фавном, его любовницу Кувшинникову – Сафо, а ее юную соперницу Лику – Мелитой [220]. На пароходе Лика и Левитан случайно познакомились с местным помещиком Е. Былим-Колосовским, несколько докучливым идеалистом, которому принадлежало большое поместье Богимово, расположенное в пятнадцати верстах от Алексина. Былим-Колосовский был заинтересован в приятных собеседниках и дополнительном доходе: узнав, что Чеховы недовольны нанятой дачей, он прислал за ними две тройки и отвез их в Богимово, где предложил им верхний этаж особняка. Маша позже вспоминала: «Мы поехали и увидели большое запущенное имение с огромным двухэтажным домом, двумя или тремя флигелями и великолепным старинным парком с аллеями и прудами».

Сожительницей и экономкой Былим-Колосовского, усадьба которого славилась образцовым молочным хозяйством, была рыжая и раскосая Аменаиса Чалеева («тупа и зла», – определил Антон). Она сохранила Чехова в своей памяти: «Мужчина на вид лет тридцати, бледный, худой, на вид приятный. Парусиновый пиджак домашнего покроя, шляпа серая широкая. Думаю, не по карману будет ему наша дача – в лето 160 рублей! <���…> Входим в гостиную – длинная комната окнами в липовую аллею, колонны посреди гостиной, паркетный пол, длинные кожаные диваны по стенам, стол большой круглый, несколько кресел старинных. Увидел все это человек – даже вскрикнул от удовольствия: „Ах, давно я такое ищу!.. И паркет-то от старости поскрипывает, и диваны допотопные… Эко счастье! Это будет моя комната, я буду в ней работать“» [221].

При переезде в Богимово мангуст убежал в лес. Антон опрашивал местных помещиков. Один из них прислал горестный ответ: «Уважаемый Антон Павлович! Сообщаю Вам о страшном горе, постигшем меня сегодня. В б ч. утра умер мой отец от острого воспаления легких (крупозного). Про мангуста я спросил у нас в Сеянове многих, но там его не оказалось» [222].

Лика и Левитан уехали. Антон с воскресшими в душе чувствами стал снова зазывать ее в Богимово. Он также пригласил сюда Суворина, Ваню и Алексея Долженко. Барский дом, сохранившийся до наших времен, живописно расположился на вершине высокого холма. Из огромных окон, выходящих на запад, просматривалась речка; восточная сторона, обращенная в парк, с утра была залита солнечным светом. Антон установил для себя жесткий трудовой ритм. Вставал он в пять утра, варил кофе и, пока дом спал, работал до одиннадцати. Затем дачники гуляли, обедали, ходили по грибы, ловили рыбу и отдыхали. Антон снова садился за стол в три часа и работал дотемна, до девяти вечера, когда наступало время ужина, карточных игр, шарад, споров у костра и визитов к соседям. По понедельникам, вторникам и средам он работал над книгой о Сахалине, по четвергам, пятницам и субботам – над повестью «Дуэль», а по воскресеньям писал «ради куска хлеба» – так появился на свет рассказ «Бабы», в котором две женщины на постоялом дворе с негодованием выслушивают историю заезжего горожанина о том, как он довел до смерти жену соседа. Оставляя на сон не более трех часов, Антон придерживался этого изнуряющего распорядка в течение всего лета, невзирая на недомогание – зубную боль, расстройство желудка и кашель.

Мангуст по кличке Сволочь все не находился; где-то затерялась и Лика. Чеховские колдовские чары утратили над ней силу. Подписав свое письмо «Гунияди-Янос» (так называлась слабительная минеральная вода), Антон взывал к ней: «Золотая, перламутровая и фильдекосовая Лика! <���…> Приезжайте нюхать цветы, ловить рыбу, гулять и реветь. Ах, прекрасная Лика! Когда Вы с ревом орошали мое правое плечо слезами (пятна я вывел бензином) и когда ломоть за ломтем ели наш хлеб и говядину, мы жадно пожирали глазами Ваши лицо и затылок. Ах, Лика, адская красавица!»

В ответ пришло письмо Левитана, и похоже, он не шутил: «Пишу тебе из того очаровательного уголка земли, где все, начиная с воздуха и кончая, прости Господи, последней что ни на есть букашкой на земле, проникнуто ею, ею – божественной Ликой! Ее еще пока нет, но она будет здесь, ибо она любит не тебя, белобрысого, а меня, волканического брюнета, и приедет только туда, где я. Больно тебе все это читать, но из любви к правде я не мог этого скрыть. Поселились мы в Тверской губернии вблизи усадьбы Панафидина, дяди Лики <���…> Сплошной я психопат! Тебе, если только приедешь, будет занятно – чудная рыбная ловля и довольно милая наша компания, состоящая из Софьи Петровны, меня, Дружка и Весты-девственницы».