Адам Бревер - Неприкаянная. Жизнь Мэрилин Монро

Рассказ, говорит он, это своего рода отклик, попытка найти значение в окружающем его пейзаже и людях. Он вспоминает озеро Пирамиды, почти мираж посреди лунного ландшафта. Потом были Рино и отель «Mapes», зал клуба «Nevada» с колышущимся в воздухе свежим дымом и журчанием льющейся выпивки, выстроившимися вдоль стены высокими, по грудь, музыкальными автоматами, путь к которым преграждали мужчины, чьи пиджаки висели на спинках стульев, и женщины в блузках-безрукавках, беззаботно и молчаливо тянущие рукоятки автоматов, – унылая сцена, странным образом диссонирующая с яркими узорами ковра и бархатными обоями эпохи салунов…

Он протягивает к ней руку. Она по-прежнему прижимает к животу подушку, но кладет ноги ему на колени.

Артур все говорит и говорит. Говорит, что в первую очередь ему надо было выписать людей. Изувеченных стариков-наездников, ни на что уже не годных и живущих в заброшенных серебряных шахтах, выпрашивающих голливудские журналы с голливудскими киношными ковбоями на обложке и не желающих признавать, что настоящими-то были именно они; трудяг с ранчо, пытающихся найти место в модернизирующемся мире и отказывающихся работать за зарплату – только за жалованье; свежих, шестинедельных разведенцах, приезжающих незнамо зачем и проживающих жизнь в ожидании чего-то лучшего, что должно быть где-то рядом, за углом. Люди отчаянно пытались встроиться в это место, но обнаруживали, что еще больше отчуждаются.

– Немножко похоже на Голливуд, – говорит она.

– Немножко.

Она знает – он ведет к чему-то, и надеется, что он промолчит об операции. В конце концов, вряд ли это можно назвать выкидышем, поскольку у нее почти сразу же диагностировали трубочную внематочную беременность. С тех пор она не сказала ему об этом ни слова, а он, должно быть, когда чувствует, что она думает об этом, отводит глаза. Большую часть времени он проводит у себя в студии, а когда выходит, они говорят о пустяках, держатся на поверхности, как будто так может продолжаться вечно. Такая вот правильная пара Иисусов.

Артур говорит, что переделывает «Неприкаянных» в сценарий и при этом держит в уме ее. После того как рассказ напечатали в «Esquire», уже несколько человек сказали ему, что видят Мэрилин в роли Розлин. Ее это вполне устраивает. Идеальная роль, чтобы освободиться от навязанного ей типажа, продемонстрировать внутренний мир и сломать образ легкомысленной блондинки, в котором люди хотели бы видеть ее и дальше.

И потом, позже, думая о том вечере, она не вспомнит ни искренности, звучавшей в его голосе, слегка дрожавшем, будто он делал некий подарок, в котором и сам не был уверен, ни напряжения в шейных мышцах, выдававших то усилие, которого ему стоило не отвернуться. Зато она вспомнит паука в углу стены, напротив которой они сидели, как они одновременно заметили движение; вспомнит, как Артур достал салфетку из коробки на краю стола, как ее ноги соскользнули на пол, когда он поднялся, как он подошел к углу, привстал на цыпочках и накрыл паука смятой салфеткой, как собрался было раздавить его, но вместо этого взял и остановился в нерешительности посредине комнаты, глядя на нее, и не зная, что делать с этим пауком…

Она нервничает в ожидании Артура: когда же он вернется и что скажет? Удалось ли убедить его согласиться на роль? Они остановились в отеле на побережье, и она целый день не выходит из гостиной, ограничившись одной таблеткой, от которой никакой пользы. Артур открывает, наконец, дверь и входит. «Расскажи мне все!» – говорит она. Нет, не говорит – требует. Она хочет знать, что же сказал Кларк Гейбл. Согласился ли сняться в картине? После того как на фильм подписался Хьюстон, Артура вызвали в Лос-Анджелес – чтобы он попытался договориться с Гейблом. Она расхаживает по комнате. Берется за шторы. От света сразу начинает болеть голова. Она в последний раз смотрит в сторону океана – всю жизнь наблюдала за этими волнами, сначала откатывающимися, а потом с ревом возвращающимися. Но до берега далеко, почти восемь миль, и он не может принести ни покоя, ни смягчения боли. Она с неожиданной силой задергивает шторы.

Артур говорит, что все прошло хорошо.

– Вообще-то даже лучше, чем хорошо.

Она говорит, что по его лицу этого не скажешь.

– Съемочная площадка. Никак не могу к ней привыкнуть.

– Но он согласился?

– Пришлось убеждать.

– Так он согласился?

– Сказал, что думал, это будет вестерн, но потом понял, что нет, не вестерн. Сказал, что так и не уразумел, как это все понимать.

– Что ты ему сказал?

– Не знал, что сказать. Как будто онемел. Только смотрел на него и думал, что вот этот парень – Гэй Лэнгленд, и как же мне объяснить ему это, независимо от того, вестерн это или нет.

Она садится на диван, потом вскакивает. Ей не терпится узнать, чем же все кончилось.

– Я сказал ему, что это как бы восточный вестерн, и он вроде как усмехнулся, а я еще больше разволновался. Сказал, что это не про хороших и плохих парней, и не про зло, что есть в хороших парнях, что это только жанровые условности, а наша история – экзистенциальная, она про то, как так называемая бессмысленность жизни приводит нас туда, где мы все и оказываемся в конце. Сказать по правде, Мэрилин в какой-то момент даже пришлось остановиться, потому что я уже и сам не совсем понимал, о чем толкую.

Приподнявшись на цыпочках, она кладет руки ему на плечи. Приникает к нему, сжимая пальцы. Живот напрягается. Она заставляет себя говорить медленно, сдержанно:

– Артур, бога ради, он согласился?

Он смотрит на нее почти виновато, как будто его только что отчитали.

– Да. Сказал, что он это сделает.

Она радостно взвизгивает, и это настоящая радость – забытое, почти незнакомое чувство. Сердце колотится, она танцует на месте, и улыбка у нее получается такая широкая и неуклюжая, что слезам не остается места.

– Обожаю Гейбла. – Она обнимает мужа. – Мне было лет, наверно, десять, когда я в первый раз увидела его в «Сан-Франциско», а потом, через несколько лет, он просто очаровал меня «Унесенными ветром». Я всю жизнь перед ним преклоняюсь. Он мой кумир. О таком можно только мечтать! И вот мечта сбывается!

– Я же говорил: ты этого достойна.

Она целует его в лоб и возвращается к окну. Раздвигает шторы, выглядывает, представляет, что видит берег. Видит зарождающуюся маленькую волну – накатывающую, сражающуюся с волноломами, неуступчивую. Волна подымается, вскидывает гребень, бросается вперед – и только тогда касается берега…

На съемки первого эпизода с Гейблом Мэрилин прибывает в 11.45. Ее сопровождают: