Адам Бревер - Неприкаянная. Жизнь Мэрилин Монро

Съемки «Неприкаянных» вошли в рабочее русло, но чутье ее не подвело. Монти блистает на площадке, а вот у нее в последнее время получается не очень хорошо. Она это знает, как знает и вся съемочная группа, которая обращается с ней очень бережно. Видя их старания, она терзает себя, что лишь еще больше все портит, поскольку идет вразрез с тем самым методом, которого она придерживается и который совершенствует. Ей нужно подчиниться своему персонажу, уйти в роль, но верх берет сознание. Именно оно ведет ее, как будто выступая в качестве подробного руководства для тела. Артур и Хьюстон постоянно говорят, что это только ее воображение. Паула не устает напоминать, что она должна уйти в себя. Они уже снимали на площадке для родео в Дейтоне. Герой Монти, Пирс, вознамерился прокатиться на быке, а Розлин умоляла его не делать этого. Когда заработали камеры, Мэрилин, как и учил ее Страсберг, постаралась переключиться на чувства, а получилось напыщенно и неестественно, как в какой-нибудь мелодраме на школьной сцене. Отчасти она и сама понимала это, но контролировать себя не могла. Поначалу решила, что проблема у нее в голове, что она неверно представляет себе сцену, но потом посмотрела отснятый дубль и поняла, что сама совершенно не попадает в тему. Между тем все отмечали Монти, превозносили его так, словно это он вынул гвозди из ладоней Христа, а Мэрилин даже не упоминали, словно ее там и не было. Только Хьюстон сказал своему помощнику, Тому Шоу, что, может быть, перед завтрашними съемками стоило бы провести репетицию. Издалека она наблюдала за тем, как готовится к следующей сцене Монти – ему предстояло подняться, оглушенному и дезориентированному, с земли после падения. А потом снова забраться на быка. И вот он снова и снова подпрыгивал и падал, подпрыгивал и падал. Все смотрели на этого сукиного сына Монти с открытым ртом, позабыв про все на свете.

Она достает из сумочки пузырек. Открывает его одним ловким движением большого пальца.

– Кто-то вламывается в мою квартиру. – Она бросает в рот пилюлю. Запивает шампанским. Проглатывает и смотрит поверх мужниного плеча на официанта. – Пожалуйста, дайте воды той собачке, иначе бедняжка свалится.

Вторым глотком Мэрилин допивает шампанское и, поманив Артура, наклоняется вперед. Она не желает, чтобы кто-то услышал то, что ей хочется сказать ему. Признается, что вчера, когда снимали сцену с Монти, забыла, как его зовут по сценарию.

– Понимаешь, я знаю, как его зовут. Знала. Но не могла вспомнить. Не могла вспомнить, что в фильме его зовут Пирс.

– День был трудный. Долгий. И там так жарко.

– Нет. Не понимаю… Я знала его имя. Знаю все свои реплики. И не только свои. Я все реплики знаю. Только вспомнить не могу. Сначала все идет хорошо, а потом вдруг… ничего. Белая полоса.

– Сцена была нелегкая, вот и все. Съемки шли трудно.

Мэрилин наливает себе еще один бокал. Ставит бутылку на середину стола, частично закрываясь от него.

– Нет. Это было бы слишком легко. Здесь должно быть что-то другое.

– Что, например?

– Вот я тебя и спрашиваю.

– Послушай. В сценарии только две страницы, где у тебя нет ни одной реплики. Много чего происходит. Понятно, что можно что-то перепутать. К тому же, как я только что сказал, жара тоже дает о себе знать. Это чудо, что к концу дня мы еще в состоянии помнить собственное имя.

Она кивает:

– По-твоему, я об этом не подумала?

– Конечно, подумала.

– И я на это не куплюсь. Ты же всегда пытаешься сказать, что дело во мне…

– Другими словами, на этот раз ты хочешь сказать, что дело во мне?

Нет, отвечает Мэрилин, дело не в нем, а в ней. Она смотрит ему прямо в глаза, смотрит сосредоточенно, стараясь не нарушить зрительный контакт, собирая все силы, чтобы сказать ему то, что нужно. Что у нее не ладится из-за него. Взять хотя бы сценарий, в котором он представил ее в своей романтизированной версии. У нее дрожат колени. На кону не его намерения, но их результат, сценарий. Скорее бы растворилась и разнеслась по венам таблетка. Все дело в сценарии, повторяет она. Она заучила реплики, вцепилась в них, но так и не смогла принять в себя. Она боится, что не сможет стать Розлин, пока Артур не позволит ей не быть его творением.

– Так что ты хочешь сказать? – спрашивает он.

– Я не знаю, как выразить это по-другому.

Мэрилин допивает шампанское и с облегчением, словно отпуская долго сдерживаемый вдох, отводит глаза. За окном официант осторожно подкрадывается к псу с миской и стучит по краешку, привлекая его внимание. Склонив голову, пес смотрит на официанта и неспешно убегает. Она думает о том, что вот природный газ не имеет никакого запаха и что газовые компании в качестве меры предосторожности добавляют в него серу. Для общей безопасности.

Артур отталкивает тарелку.

– И что дальше? – спрашивает он. – Мне еще нужно многое переписать. Буду работать всю ночь. Опять.

На следующее утро Мэрилин жалуется на слабость и общее недомогание. Звонки туда, звонки оттуда. Артур и Хьюстон. Хьюстон и продюсеры. Продюсеры и ее врачи. Она в переговорах не участвует. И ничего в происходящем не понимает. О ней говорят, ее обсуждают так, словно речь идет о ком-то другом.

Мэрилин отвозят, наконец, в аэропорт. Жара бьет рекорды, и ее ведут к самолету закутанной во влажную простыню. В Лос-Анджелесе больную доставляют в Уэстсайдский госпиталь Лос-Анджелеса. Мысли кружатся в голове туманом, невнятные, агрессивные, словно строчки из сценария. Она слышит, как члены съемочной группы винят ее за задержку и говорят, что скорее ожидали подвоха от Монти. Такие мысли еще больше ее угнетают. Она лишь надеется, что Гейбл не изменил свое мнение о ней в худшую сторону. Вот это было бы непоправимо. Еще до прибытия в Лос-Анджелес доктор Хайман Энглберт сообщает, что для поправки здоровья ей, по-видимому, придется задержаться по меньшей мере дней на десять. Он уже пришел к выводу о ее физическом и эмоциональном истощении. Это не означает, утверждает доктор Энглберт, что съемки должны быть приостановлены, но в течение означенного периода Мэрилин, скорее всего, будет недоступна. Она уже слышит, что говорят собравшиеся в «Mapes» продюсеры и члены съемочной группы: отказаться от нее и потребовать, чтобы Хьюстон отправил Артура переработать сценарий для продолжения съемок в ее отсутствие.

Уже в палате, переодевшись в больничную сорочку и халат, Мэрилин смотрит в зеркало – выглядит она ужасно. То, что гложет ее изнутри, теперь проступило на лице. Это не уродство, как она предполагала вначале. Это упадок сил. Как будто мышцы одрябли, и кости бессильно провисли. Полный коллапс.