Саймон Монтефиоре - Молодой Сталин

Ее молодой муж был худым и смуглым мужчиной с черными бровями и усами, всегда в черной, туго подпоясанной черкесской бурке, остроконечной шапке и мешковатых штанах, заправленных в голенища сапог. “Необычный, интересный, угрюмый”, но одновременно “умный и гордый”, Бесо говорил на четырех языках (грузинском, русском, турецком и армянском) и наизусть цитировал “Витязя в тигровой шкуре” 5 .

Семья Джугашвили процветала. Многие семьи в Гори могли позволить себе лишь дома из глины или землянки. Но жена труженика Бесо могла не бояться такой нищеты. “Наше семейное счастье, – рассказывала Кеке, – не знало границ”.

Бесо “ушел от Барамова и открыл собственную мастерскую” – здесь его поддержали друзья, особенно его покровитель Эгнаташвили, который купил для него станки. Кеке вскоре забеременела. “Многие семейные пары позавидовали бы нашему счастью”. Действительно, ее брак с видным женихом Бесо вызвал у некоторых зависть: “Злые языки не унимались даже после свадьбы”. Интересно, что Кеке делает особый акцент на этих слухах: возможно, за Бесо хотел выйти замуж кто-то еще. О том, увела ли его Кеке от другой невесты, злые языки, впоследствии ссылавшиеся на друга жениха Эгнаташвили, священника Чарквиани, полицейского из Гори Дамиана Давришеви и многих знаменитостей и аристократов, начали судачить сразу после торжества.

Через девять месяцев после свадьбы, 14 февраля 1875 года, “к нашему счастью добавилось рождение сына. Яков Эгнаташвили очень нам помогал”. Эгнаташвили был крестным отцом, а “Бесо устроил пышные крестины. Он был вне себя от счастья”. Но через два месяца мальчик, которого назвали Михаилом, умер. “Наше счастье обернулось бедой. Бесо с горя начал пить”. Кеке снова забеременела. Второй сын, Георгий, родился 24 декабря 1876 года. Эгнаташвили вновь стал крестным отцом – и вновь не на счастье. Ребенок умер от кори 19 июня 1877 года.

“Наше счастье рухнуло”. Бесо не помнил себя от горя и винил “икону в Гери”, святыню из его родной деревни. Супруги молились этой иконе о выздоровлении ребенка. Мать Кеке Мелания стала ходить к гадалкам. Бесо продолжал пить. Тогда в дом принесли икону святого Георгия. Кеке и Бесо взошли на гору Гориджвари, возвышающуюся над городом, чтобы помолиться в церкви, стоящей за средневековой крепостью. Кеке забеременела в третий раз и поклялась, что, если ребенок выживет, она отправится в паломничество в Гери, чтобы возблагодарить Господа за чудо святого Георгия. 6 декабря 1878 года она родила третьего сына [13] 6 .

“Мы торопились с крещением, чтобы он не умер некрещеным”. Кеке ухаживала за младенцем в убогом одноэтажном домике, где было всего две комнаты, а из обстановки почти ничего, кроме самовара, кровати, дивана, стола и керосиновой лампы. Едва ли не все вещи семьи умещались в маленьком сундуке. Винтовая лестница вела в подвал с тремя нишами: одна для инструментов Бесо, другая для швейных принадлежностей Кеке и третья для очага. Там Кеке качала колыбель. Семья питалась обычной грузинской пищей: фасолью лобио, баклажанами бадриджани и толстым лавашом. Лишь изредка они ели мцвади – грузинский шашлык.

17 декабря мальчика, которого потом узнают под именем Сталина, окрестили Иосифом, уменьшительно – Сосо. Сосо был “слабым, хрупким, худеньким”, вспоминала его мать. “Если где-то ходила зараза, он первым ее подцеплял”. Второй и третий пальцы на левой ноге у него были сросшиеся.

Бесо решил не просить покровителя семьи Якова Эгнаташвили стать ребенку крестным отцом. “У Якова несчастливая рука”, – сказал Бесо. Но, несмотря на то что купец не принимал участия в церковной церемонии, Сталин и его мать всегда называли его “крестный Яков”.

Мать Кеке напомнила Бесо, что они поклялись совершить паломничество в герийскую церковь, если ребенок выживет. “Пусть он только выживет, – ответил Бесо, – и я поползу в Гери на коленях, а ребенка посажу на плечи!” Но он откладывал паломничество, пока ребенок не подхватил очередную простуду; после этого отец стал истово молиться. Они отправились в Гери, “в дороге перенесли много трудностей, пожертвовали овцу и заказали благодарственный молебен”. Но герийские священники совершали обряд изгнания бесов: они держали маленькую девочку над обрывом, чтобы из нее вышли злые духи. Ребенок Кеке “был перепуган и начал кричать”; они вернулись в Гори, где мальчик “трясся и кричал даже во сне”. Но он выжил и стал бесценным сокровищем для своей матери.

“У Кеке не хватало молока”, так что ее сына кормили еще и жены Цихитатришвили (формального крестного отца) и Эгнаташвили. “В первое время Сосо отказывался от груди моей матери, – рассказывает Александр Цихитатришвили. – Но после, в результате того что ему прикрывали глаза и так давали грудь, он привык”. Благодаря молоку Эгнаташвили ее дети стали “молочными братьями Сосо”, говорит Галина Джугашвили, внучка Сталина.

Сосо рано научился говорить. Он любил цветы и музыку, особенно ему нравилось слушать игру на дудуках братьев Кеке – Георгия и Сандала. Грузины любят петь, и Сталин никогда не уставал от привязчивых грузинских мелодий [14]. Позже он вспоминал, как “грузинские мужчины пели, идя на рынок” 7 .

Небольшое предприятие Бесо процветало – он нанял подмастерьев и десятерых наемных работников. Один из подмастерьев, Дато Гаситашвили, любивший Сосо и помогавший его воспитывать, вспоминал о богатстве Бесо: “Он жил лучше, чем любой из нашей профессии. У них в доме всегда было масло”. Позже о процветании семьи Сталина ходили слухи, которые, конечно, не подобали для реноме героя пролетариата. “Ходил слух, что отец его вовсе не рабочий, – писал Хрущев. – [Он] имел сапожную мастерскую, в которой работало десять или больше человек. По тому времени это считалось предприятием”. В это счастливое время Кеке подружилась с Марией и Аршаком Тер-Петросянами, богатым армейским поставщиком, чей сын Симон станет знаменитым грабителем банков Камо 8 .

Кеке обожала своего сына: “Сейчас, уже старухой, я вижу перед глазами его первые шаги, ярко, как огонь свечи”. Она и ее мать учили мальчика ходить, пользуясь тем, что он любил цветы: Кеке держала в руке ромашку, а Сосо бежал, чтобы схватить ее. Когда она взяла Сосо с собой на свадьбу, он заметил цветок в фате невесты и ухватился за него. Кеке отчитала сына, но его крестный Эгнаташвили нежно “поцеловал мальчика и приласкал его, сказав: “Если ты уже сейчас хочешь украсть невесту, Бог знает, что ты будешь творить, когда подрастешь”.

То, что Сосо остался жив, казалось благодарной матери чудом. “Как мы были счастливы, как мы смеялись!” – вспоминает Кеке. Ее благоговение перед сыном должно было вселить в мальчика чувство исключительности: суждение Фрейда о том, что обожание матери воспитывает в ребенке победителя, без сомнения, справедливо. Сосело, как она ласково его называла, вырос чрезвычайно восприимчивым, но и с малых лет демонстрировал властную самоуверенность.