Саймон Монтефиоре - Молодой Сталин

К примеру, многие архивные тексты, использованные в этой книге, были записаны официальными партийными историками в годы сталинского восхождения к власти, культа личности и Террора – с 1920-х по 1950-е. Тексты, записанные в 1930-е, вероятнее всего, были собраны в Грузии аппаратчиками, работавшими под началом наводившего ужас первого секретаря Закавказского крайкома Лаврентия Берии. Исследователь должен понимать, что эти тексты записывались под давлением и должны были представлять Сталина в выгодном свете. Памятуя об этих обстоятельствах, мы должны читать между строк, чтобы понять, о чем действительно хотели поведать свидетели.

Но тексты, записанные до апогея Террора в 1937 году, часто на удивление откровенны, бестактны или даже неуважительны по отношению к Сталину. Если в официальных воспоминаниях Сталин выставлен не в лучшем свете, рассказ почти наверняка правдив. Многие свидетели были так наивны или прямодушны, что их воспоминания в то время было невозможно цитировать – в лучшем случае небольшие отрывки. Такие воспоминания не уничтожались, они просто хранились в архивах. Многие тексты редактировались, копировались и отсылались в московский архив Сталина; между вариантами существуют разночтения. Но оригиналы обычно оставались в местных архивах.

Многих свидетелей опрашивали по нескольку раз, так что иногда у нас имеются три версии воспоминаний одного свидетеля, но с важными различиями. Почти всегда первая версия – самая откровенная. Некоторые очевидцы были тактичны, но не боялись острой критики: так, воспоминания Сванидзе, насколько мне известно, в основном неопубликованные (за исключением дневников жены Алеши – Марии Сванидзе, которые, впрочем, относятся к 1930-му), представляют на удивление критическое отношение к Сталину, хотя он в то время был уже диктатором, а Сванидзе входили в его ближний круг.

Несколько слов об убийствах предателей и ограблениях банков. Сталин не хотел, чтобы эти подробности всплыли. В 1918-м он судился с Юлием Мартовым, собиравшимся их опубликовать, и, придя к власти, продолжал их утаивать. Но во многих мемуарах, несмотря на официальное отрицание, мы находим детали об участии Сталина, подтверждающие, что в начале его карьеры такая “черная работа” занимала большое место. Если Сталин вычисляет предателя, в воспоминаниях обычно говорится, что предатель был убит (и не уточняется, что кто-то отдал приказ об убийстве). Но ясно, что здесь не обошлось без Сталина. То же самое можно сказать о случаях поджога.

Много важных, бессознательно проговоренных подробностей можно найти в воспоминаниях обычных людей – особенно подруг Сталина, которые не могли открыто говорить о своей интимной связи с вождем, даже если имели от него детей.

Многие рассказы о детстве, ссылках, революционной борьбе, ограблениях, надеюсь, окажутся ценными находками для историков. Особенно важны воспоминания Кеке. Очевидно, что Сталину бы они пришлись совсем не по душе. Насколько мне известно, эти воспоминания не попали в Москву и никогда не публиковались по-русски или по-английски [225]. Вероятно, Сталину так и не сообщили, что такой текст существует. Но и другие материалы, рассказывающие многое о молодом Сталине, имеются в изобилии.

В Грузии я смог найти различные неопубликованные воспоминания в частных семейных архивах. Здесь действуют те же правила: в первую очередь нужно понимать, что людьми, заявляющими о своей близости с великими и знаменитыми, часто руководит тщеславие. Но некоторые мемуары были написаны втайне, ничто не свидетельствует, что их авторов заставяли писать под угрозами. Минадора Орджоникидзе-Торошелидзе и ее муж были арестованы в 1937-м. Его расстреляли, ее выпустили. После этого она вырвала из своих воспоминаний шестнадцать страниц.

В Грузии, а иногда и в России, все еще можно найти редких свидетелей. В тбилисском доме престарелых я беседовал со 109-летней Мариам Сванидзе, родственницей жены Сталина Като. Я говорил и с другими родственниками, например Кетеван Геловани; их воспоминания весьма ценны. Рассказы внучки Сталина Галины Джугашвили (Гули) и дочерей Орджоникидзе и Литвинова помогли заполнить некоторые пробелы. Самым ценным свидетелем был прекрасный Гурам Ратишвили, внук генерала Саши Эгнаташвили, – благодаря ему наконец исчезли неясности в их семейной истории, которые можно было обнаружить во всех книгах о Сталине, в том числе в моей.

На многие опубликованные воспоминания, особенно записанные в 1920-е, Сталин еще не мог наложить запрет. Поэтому, например, воспоминания Котэ Цинцадзе затрагивают самые неудобные моменты. Автор высказывается сдержанно, но тем не менее упоминает о том, что Сталин отдавал приказы об убийствах и ограблениях; между тем мемуары печатались в то самое время, когда Сталин изо всех сил старался доказать свое право наследовать Ленину, говоря о своем героическом прошлом – политическом и идеологическом. После 1929-го Сталин получил абсолютную власть, и они вместе с Берией сумели пустить под нож много экземпляров воспоминаний Цинцадзе. Другой пример – воспоминания Пестковского, помощника Сталина в 1917 году: первый, не слишком почтительный вариант вышел в 1922-м; в переиздании 1930 года все непочтительное было вычищено. То же касается текстов Енукидзе, Махарадзе, Шотмана и многих других.

Но даже литература официального культа может оказаться полезной. Книга Лакобы “Сталин и Хашим”, сборники рассказов о батумской демонстрации и школьных годах Сталина, “историческая” книга Берии – пропагандистские тексты, полные лжи и преувеличений, но цитаты из воспоминаний в них точны, хотя и тенденциозно подобраны. Мне приходилось сверять книги с оригинальными рукописями.

Не менее аккуратным нужно быть с антисталинскими текстами эмигрантов, например Иремашвили, Николаевского, Вулих, Уратадзе, Верещака, Арсенидзе и многих других. У западных историков сталинизма главными авторитетами были Троцкий и Суханов. Они были антисталинистами, и поэтому считалось, что они правдивы. Теперь, после тщательного анализа, видно, что у них есть ошибки, на которые можно указать, и предубеждения, на которые нужно делать поправки. Несмотря на это, их тексты по-прежнему весьма полезны.

Мне повезло найти менее известные эмигрантские источники – тексты Иосифа Давришеви, Харитона Шавишвили и Давида Сагирашвили. Все они хорошо знали Сталина. Их воспоминания предвзяты, иногда ненадежны, но в целом их значение огромно. Чувствуется, что эти трое мемуаристов, хотя и не сочувствовали Сталину, старались быть беспристрастными. Документы охранки и жандармов, частично опубликованные большевиками, частично оставленные лежать в архивах, и документы парижского отделения охранки, находящиеся в Стэнфорде, весьма ценны, но, поскольку основаны на сомнительных наблюдениях и разведданных, часто полностью ошибочны.