Умберто Эко - Сотвори себе врага. И другие тексты по случаю (сборник)

И все-таки, лишь читая бульварные романы, причем в детстве, можно изучить классические приемы повествования, которые предстают здесь в чистом виде, порой бесстыдно обнаженные, но исполненные захватывающей мифопоэтической энергии.

Так что сейчас мне хотелось бы сосредоточиться не на какой-то конкретной книге, а на жанре как таковом (feuilleton) , точнее на таком специфическом его приеме, как узнавание. Если возникнет нужда напомнить, как я только что и сделал, что feuilleton являет нам извечные повествовательные приемы, достаточно процитировать Аристотеля («Поэтика», 1452a-b). Узнавание – это «переход от незнания к знанию» и, в частности, узнавание людьми друг друга, когда один персонаж опознает в другом, причем неожиданно (оттого ли, что ему открывают глаза другие, или обнаружив драгоценность либо шрам), родного отца или сына, а может, узнается и нечто худшее, как случилось с Эдипом, когда он вдруг осознал, что Иокаста, с которой он вступил в брак, – его мать.

На узнавание или реагируют простодушно, включаясь в игру, которую ведет автор, или же размышляют над происходящим с позиций нарратологии. Некоторые считают, что во втором случае есть риск, что пропадет весь эффект, но это не так – в доказательство приведу сначала ряд нарратологических рассуждений, чтобы затем с места в карьер перейти непосредственно к чудесам узнавания.

Двойное узнавание должно застать врасплох не только героя, но и читателя. Сюрприз может быть предварен некими намеками и предположениями, а может оказаться и полностью неожиданным даже для читающего, и умение найти верную дозировку едва уловимых подсказок и внезапных сюжетных поворотов зависит от мастерства автора. Узнавание простое имеет место в том случае, когда открытие сваливается на героя как снег на голову, но читатель загодя начинает понимать, что происходит. Типичный пример – многократное саморазоблачение Монте-Кристо перед своими врагами, ожидаемое и предвкушаемое читателем уже с середины книги.

При двойном узнавании читатель, отождествляя себя с героем, страдает и радуется вместе с ним, разделяя и его удивление. При простом же читатель проецирует на героя, секрет которого он уже знает или хотя бы о нем догадывается, собственные фрустрации и мечту о реванше, предвосхищая эффектную развязку. Иными словами, читатель сам не прочь бы поступить с собственными врагами, с начальником, с изменившей ему женщиной так, как поступает Монте-Кристо: «Ты презирал меня? Ну так сейчас ты узнаешь, кто я на самом деле!» – и облизывается в предвкушении финала.

Полезным элементом для удачно исполненного узнавания является переодевание: переодетый сбрасывает маску к вящему удивлению участников сцены; читатель, со своей стороны, либо разделяет это удивление, либо, уже узнав ряженого, наслаждается удивлением ни о чем не подозревающих героев. С двумя типами узнавания связаны и два вида их искажения, когда мы имеем дело с узнаванием избыточным или бесполезным . В самом деле, узнавание – такая монета, разменивать которую следует осмотрительно, оно должно стать развязкой вполне достойного сюжета. Случай Монте-Кристо, сбрасывающего маску несколько раз и, со своей стороны, в несколько приемов узнающего подробности интриги, жертвой которой он стал, являет собой редкий и безупречный пример узнавания, кое, хотя и отыграно многократно, доставляет всякий раз не меньшее удовольствие. В бульварном же feuilleton узнавание, будучи «ходким товаром», повторяется сверх всякой меры и, утрачивая какой-либо драматический эффект, выполняет функцию утешительного приза, предлагая читателю наркотик, к которому тот пристрастился и без которого уже не может обойтись. Это разбазаривание приема принимает порой аномальные формы, когда очевидно, что узнавание не играет никакой роли в развитии сюжета, но автор эксплуатирует его в чисто коммерческих целях, стремясь выдать образцовый роман с продолжением, который стоил бы потраченных денег. Выдающийся пример целой лавины бесполезных узнаваний мы встречаем в «Кузнеце из Божьего тупика» («Le forgeron de la Cour Dieu») Понсона дю Террайля. Вот полный перечень узнаваний (звездочкой отмечены те, что совершенно бесполезны, – и их, как нетрудно заметить, большинство: *отец Жером открывает свое имя Жанне; отец Жером открывает свое имя де Мазюр; *графиня де Мазюр из рассказа де Валонь признает в Жанне сестру Авроры; *по портрету, найденному в доставшейся ей от матери шкатулке, Аврора признает в Жанне родную сестру; читая оставленные матерью записки, узнает в старом Бенжамене Фрица; *Люсьен узнает от Авроры, что Жанна – ее сестра (и что их мать погибла от руки его матери); *Рауль де Морлиер узнает в Сезаре сына Блезо, а в подстерегавшей его женщине – графиню де Мазюр; *Люсьен, ранив де Морлиера на дуэли, обнаруживает у него на груди под рубашкой медальон с портретом Гретхен; *увидев медальон в руках Полита, цыганка понимает, что Аврора на свободе; *Биби узнает в обвиненных цыганкой аристократках Жанну и Аврору; *Поль (он же шевалье де Мазюр) благодаря медальону Гретхен, показанному ему Биби (который получил его от цыганки, а та, в свою очередь, от Полита), узнает в знатной даме, которую должен арестовать, свою дочь Аврору; *Биби сообщает Полю, что его дочь арестовали вместо Жанны; будучи в бегах, Биби узнает, что избежавшая гильотины девушка – Аврора, в дилижансе Биби обнаруживает, что его спутник – Дагобер; *Дагобер узнает от Биби, что Аврора и Жанна в Париже и что Аврора в тюрьме; Полит узнает в Дагобере человека, спасшего ему жизнь в Тюильри; *Дагобер узнает цыганку, которая когда-то предсказала ему судьбу; *врач Дагобера узнает в немецком враче, посланном Красными Масками, своего старого учителя, а тот узнает в нем ученика, а в Полите – молодого человека, которому не так давно спас жизнь на дороге; через много лет Полит узнает в говорящем с ним незнакомце Биби; вместе они узнают цыганку, а в Зоэ – ее помощницу; Бенуа снова находит и узнает Биби; *к Полю (давно сошедшему с ума) внезапно возвращается рассудок, он узнает Бенуа и Биби; в старом отшельнике узнают настоятеля монастыря отца Жерома; *шевалье де Мазюр узнает от отца Жерома, что его дочь жива; *цыганка обнаруживает, что ее дворецкий – не кто иной, как Биби; *заманенный в ловушку республиканец узнает в прекрасной немке девушку, чьих родителей он отправил на гильотину (читателю ее личность раскрывают двумя страницами ранее); *цыганка, приговоренная цыганами, узнает в Люсьене, Дагобере, Авроре и Жанне тех, кого преследовала и погубила.

Не беда, если тот, кто (по счастью) не читал «Кузнеца из Божьего тупика», запутается в этой мешанине узнаваний, охватывающих совершенно незнакомых ему персонажей. Еще лучше, если в голове у него останется полная каша, ведь по сравнению с классикой романа-фельетона эта книга – все равно что фильм, который, нацелившись на аудиторию «Последнего танго в Париже», предлагает зрителям сто двадцать минут непрерывных совокуплений по-собачьи между сотней обитателей психиатрической клиники. Что, собственно, и сделал де Сад в своих «120 днях Содома», нагнетая страсти на сотню страниц там, где Данте ограничился строчкой «поцеловал, дрожа, мои уста» [246] Перевод М. Лозинского. .