Филип Шенон - Анатомия убийства. Гибель Джона Кеннеди. Тайны расследования

Он обрадовался, что появился шанс побеседовать с женщиной, которая лучше всех – вероятно, лучше даже Марины Освальд – знала, какие мысли занимали Освальда в последние недели перед тем, как тот убил Кеннеди. Слосон догадывался, что для Освальда Дюран оказалась родственной душой. Она тоже придерживалась социалистических убеждений, была, как и он, сторонницей Фиделя Кастро. Она могла общаться с Освальдом по-английски и, видимо, вполне искренне пыталась помочь ему получить визу для поездки на Кубу. Она ему «очень, очень симпатизировала», говорил Слосон.

Слосону запомнилось, как он передал Рэнкину хорошие новости из ЦРУ насчет Дюран и попросил разрешения приступить к подготовке ее визита в страну. «А Ли ответил: “Я поговорю с шефом”». Типично для Рэнкина: не принимать такие решения самостоятельно, даже если решение напрашивалось само собой. Слосон вспоминал: «Он ничего не решал без согласия шефа».

Решение Уоррена оказалось неожиданным и обескураживающим. Рэнкин вернулся с ответом: «Шеф сказал “нет”». Слосон был ошеломлен: в беседе с Дюран отказано.

Привел ли Рэнкин убедительное объяснение такого решения Уоррена, Слосону не запомнилось. По всей видимости, председатель Верховного суда счел, что сочувствие Кастро и поддержка социализма (Дюран сама называла себя социалисткой, но отрицала на допросе у мексиканцев принадлежность к коммунистам) дисквалифицируют ее как свидетеля. По таким же соображениям Уоррен ранее препятствовал Слосону запрашивать у кубинского правительства материалы по Освальду, но тот запрет Слосон на свой страх и риск проигнорировал.

Сообщив решение Уоррена насчет Дюран, Рэнкин постарался смягчить удар, сказав Слосону, что «решение неокончательное» и Слосон может обратиться напрямую к Уоррену, если в самом деле считает необходимым допросить Дюран.

Слосон просто не понимал, как можно упускать возможность побеседовать с Дюран. «Какая глупость!» – думал он. Подобно тому как его коллеге Арлену Спектеру требовались фотографии вскрытия Кеннеди и рентгеновские снимки, чтобы как следует выполнить свою работу и реконструировать события на Дили-Плаза, так и Слосону необходимо было поговорить с Дюран, чтобы комиссия могла окончательно исключить версию иностранного заговора. И ведь комиссия не обязана принимать на веру ничего из показаний Дюран, уточнял он. «Мы не были вынуждены полагаться на ее слова, – говорил Слосон, – но и с врагом нужно поговорить, если есть такая необходимость».

Он ответил Рэнкину, что хочет как можно скорее увидеться с председателем Верховного суда, и призвал на помощь Говарда Уилленса, который «целиком и полностью поддерживал» план доставить Сильвию в Вашингтон. В глазах Слосона и некоторых других штатных юристов Уилленс стал теперь лучшим ходатаем, куда более полезным, чем Рэнкин. Ходили слухи, что за закрытыми дверями Уоррен выказывал недовольство нахальством Уилленса. «Он считал, что Говард не проявляет достаточного уважения, – рассказывал Слосон. – Говард был, возможно, единственным, кто позволял себе выразить несогласие с шефом». Уоррен подтвердил это мнение спустя много лет, сказав: «Уилленс все время критиковал меня с тех самых пор, как перешел к нам» (из Министерства юстиции).

Слосону запомнилось, как он нервничал перед встречей с начальником. Председатель Верховного суда появлялся в офисе комиссии практически каждый день, но по-прежнему очень мало общался с молодыми юристами, не поощрял разговоров накоротке. «Он был председателем Верховного суда Соединенных Штатов и не позволял никому фамильярничать, – вспоминал Слосон. – Попробуй-ка – и он тебя сразу поставит на место». И все же Слосон и Уилленс сразу же добились аудиенции, и Слосону запомнилось, как приветливо принял их Уоррен, с улыбкой проводил обоих коллег в свой кабинет. «Он предложил нам сесть, и мы сели, а затем изложили ему свое дело».

Слосон объяснил, почему Дюран может оказаться ценным свидетелем: возможно, она даст какую-то информацию об Освальде, которую побоялась сообщить мексиканской полиции. Он считал вероятным, что мексиканская полиция запугала Дюран и даже пытала ее, чтобы принудить к молчанию, а иначе она бы раскрыла подробности, указывающие, что на мексиканской почве созревал заговор.

Ведь от разговора с ней мы ничего не теряем, убеждал Слосон Уоррена. «А могли бы и приобрести что-то ценное».

Уоррен без колебаний отрезал: нет, он не изменит своего мнения. Никаких встреч с Дюран. Слосону в точности запомнились слова Уоррена: «Коммунистам верить нельзя, – сказал Уоррен. – Мы не разговариваем с коммунистами. Нельзя положиться на то, что убежденная коммунистка расскажет нам правду – так в чем смысл разговора?»

Больше он никаких доводов слушать не стал. «Высказал нам свое мнение, и на этом точка», – вспоминал Слосон. В Верховном суде Уоррен заслужил репутацию защитника прав левой оппозиции, в том числе и коммунистов, но на этот раз «он следовал стереотипу коммунист – воплощенное зло» и в эту категорию, очевидно, поместил Сильвию Дюран.

Из кабинета Уоррена Слосон вышел, понимая, что проиграл. Ему запомнилось, как, обернувшись к Уилленсу, он сказал: «Господи, какое разочарование, какая ошибка!» Но он понимал, что ничего больше сделать не в силах – разве что подать в отставку, а такой ход Слосон никогда не рассматривал всерьез.

Спустя десятилетия Слосон признавался, что решение Уоррена насчет Дюран так и осталось для него загадкой. «Это же нелепо, что мы не стали ее допрашивать». Он подумывал, не основывалось ли это решение на политическом расчете: Уоррен, возможно, опасался, как бы те, кто критиковал деятельность комиссии справа, не осудили его за то, что он прислушивается к показаниям коммунистки. Больше, по словам Слосона, его беспокоила мысль, что на Уоррена могли оказать тайное давление и вынудить его оставить Дюран в покое. В свете того, что стало Слосону позднее известно о деятельности ЦРУ, он подозревал, хотя и не мог доказать, что эта организация попросила Уоррена обойтись без встречи с Дюран. Рокке Слосон доверял и считал, что тот искренне предлагал помочь и доставить Сильвию в Вашингтон. Но других, вышестоящих сотрудников ЦРУ, по мнению Слосона могла испугать перспектива каких-то открытий насчет Освальда или насчет американских разведывательных операций в Мехико.

Позднее Слосон узнал, что ЦРУ оказывало давление на Уоррена в связи с другим потенциальным свидетелем-иностранцем – Юрием Носенко, перебежчиком из СССР. В июне Уоррен имел частную встречу с Ричардом Хелмсом, заместителем директора ЦРУ, и выслушал от него просьбу не упоминать Носенко в заключительном отчете комиссии. Хелмс «отвел меня в сторону и сказал, что ЦРУ пришло к окончательному выводу: этот перебежчик – подсадная утка», вспоминал Уоррен 2 . Уоррен согласился выполнить просьбу, хотя комиссии даже не предоставили возможности провести допрос Носенко или хотя бы передать ему через агентов ЦРУ вопросы в письменном виде. «Я был твердо убежден в том, что наши выводы ни в коем случае не могут основываться на показаниях русского перебежчика», – пояснял Уоррен. Носенко, как и Дюран, не заслуживал доверия – эти двое могли и солгать.