Иэн Моррис - Почему властвует Запад… по крайней мере, пока еще. Закономерности истории, и что они сообщают нам о будущем

«Искусство биографии отличается от географии», – заметил юморист Эдмунд Бентли в 1905 году. – В биографии речь идет о людях, а в географии о картах» [32] В оригинале обыгрывается созвучие слов chaps – люди и maps – карты. – Прим. перев. , [33] Bentley, 1905, p. 1 . Долгие годы люди (в британском понимании – мужчины из высших классов) доминировали в повествованиях историков – до такой степени, что история была еле отличима от биографии. Такое положение изменилось в ХХ веке, когда историки сделали заслуживающими внимания людьми также и женщин, мужчин из низших классов и детей, добавив их голоса в общую мешанину. Но в этой книге я хочу пойти дальше. Раз уж мы согласились, что люди (в больших группах и в более новом и более широком смысле этого слова) во многом подобны друг другу, я буду утверждать, что все, чего еще недостает, – это карты.

Многие историки реагируют на это утверждение, как бык на красную тряпку. Одно дело, говорили мне некоторые из них, – отказаться от старой идеи, согласно которой разный ход истории на Востоке и Западе определили немногие великие люди. И совсем другое дело – говорить, что культура, ценности и убеждения не имели существенного значения, и искать причину владычества Запада всецело в действии грубых материальных сил. Но это – более или менее – именно то, что я намерен делать.

Я буду стараться показать, что Восток и Запад за последние пятнадцать тысяч лет прошли через одни и те же этапы социального развития, причем в одном и том же порядке, поскольку они были населены одними и теми же разновидностями человеческих существ, которые порождали одни и те же «разновидности» истории. Однако я также буду стараться показать, что они делали это не одновременно и не с одинаковой скоростью. Я сделаю вывод, что биология и социология объясняют глобальные схожие моменты, в то время как география объясняет региональные различия. И в этом смысле именно география объясняет, почему властвует Запад.

В таком грубом изложении это, наверное, выглядит как теория «давней предопределенности», причем настолько отъявленная, насколько это вообще можно себе вообразить. И безусловно, были историки, которые воспринимали географию именно таким образом. Данная идея восходит как минимум к Геродоту, греку V века до н. э., который часто считается «отцом истории». «В благодатных странах люди обычно бывают изнеженными…»[Геродот. «История» 9.122] [34] Геродот. История, 9.122. , – настаивал он и, подобно ряду детерминистов после него, пришел к выводу, что география предопределила величие его собственной родной страны. Возможно, самый примечательный пример являет собой Элсуорт Хантингтон, географ из Йельского университета, который в 1910-х годах обработал массу статистических данных, чтобы продемонстрировать, что его родной город Нью-Хейвен в штате Коннектикут имеет почти идеальный климат в отношении стимулирования появления великих людей (лишь Англия была лучше). И напротив, сделал вывод он, «слишком единообразно стимулирующий» климат Калифорнии – где я живу – порождает лишь повышенный уровень психических заболеваний. Жителей Калифорнии, уверял Хантингтон читателей, можно, вероятно, уподобить лошадям, которых загоняли до предела, так что некоторые из них переутомились и потеряли здоровье [35] E. Huntington, 1915, p. 134. .

Над подобным легко насмехаться. Однако когда я говорил, что география объясняет, почему Запад властвует, я имел в виду совсем другое. Географические отличия оказывают долгосрочные влияния, но они никогда не приводят к «предопределенности». То, что расценивается как географическое преимущество на одном этапе социального развития, может не иметь значения либо может быть явно неблагоприятным фактором на другом этапе. Можно сказать, что хотя география и является движущей силой социального развития, однако социальное развитие, в свою очередь, определяет значение географии. Это «улица с двухсторонним движением».

Чтобы лучше объяснить это – и дать схематичную «дорожную карту», чтобы пользоваться ей далее по ходу этой книги, – я бы предпочел оглянуться на двадцать тысяч лет назад, в самый холодный момент последней ледниковой эпохи. Тогда география значила очень много: значительную часть Северного полушария покрывали ледники толщиной в милю [1609 м], их обрамляли сухие и почти необитаемые тундры [36] Точнее, перигляциальные (приледниковые) холодные степи. – Прим. ред. и только ближе к экватору небольшие группки людей могли жить собирательством и охотой. Юг (где люди могли жить) и север (где они жить не могли) различались до крайности. Однако в пределах южной зоны отличия между Востоком и Западом были относительно незначительными.

Окончание ледникового периода изменило значение географии. Разумеется, полюса оставались холодными, а экватор – жарким. Однако в полудюжине мест между этими крайностями (в главе 2 я буду называть эти места первичными центрами) более теплые погодные условия в сочетании с местной географией благоприятствовали эволюции тех растений и/или животных, которых люди могли доместицировать (одомашнить) – то есть генетически изменить их, дабы сделать более полезными, и в конце концов достичь такой стадии, при которой генетически измененные организмы смогли бы выживать только в симбиозе с людьми. Одомашненные растения и животные – это означало больше еды, а значит – больше людей, а это, в свою очередь, означало больше инноваций. Однако доместикация одновременно означала и более интенсивную эксплуатацию тех самых ресурсов, которые были движущей силой данного процесса. Парадокс развития сработал явным образом.

Все эти центральные регионы на протяжении ледниковой эпохи были, как правило, относительно теплыми и обитаемыми. Однако теперь они становились все более отличающимися – как от всего остального мира, так и друг от друга. География благоприятствовала каждому из них, однако некоторым в большей мере, нежели другим. В одном из этих регионов – на так называемых Холмистых склонах [37] Отечественные авторы традиционно используют для обозначения этого региона термин «Плодородный полумесяц». – Прим. ред . в Западной Евразии – была уникально плотная концентрация пригодных для доместикации растений и животных. А поскольку группы людей во многом подобны друг другу, то именно здесь, где ресурсы были наиболее богатыми, и начался раньше всего процесс, который привел к доместикации. Это случилось примерно за 9500 лет до н. э.

Руководствуясь тем, что (как я надеюсь) является здравым смыслом, на протяжении всей этой книги я использую выражение «Запад» для описания всех обществ, ведущих свое происхождение из самого западного (и самого раннего) из евроазиатских первичных центров. Запад давно распространился из этого исходного центра в Юго-Западной Азии [38] Который с XIX в. люди называли Ближним и Средним Востоком ( Middle East ), – создавая, скорее всего, тем самым путаницу. , охватив Средиземноморский бассейн и Европу, а в последние несколько веков также и обе Америки и Австралазию [39] Австралазия – географический термин для обозначения Австралии, Новой Зеландии, Новой Гвинеи, Новой Британии и расположенных рядом с ними небольших островов. – Прим. ред . . Я надеюсь на понимание того, что определять «Запад» таким образом (вместо того чтобы сначала выискивать некие (предположительно) исключительно «западные» ценности, – такие как свобода, рациональность или толерантность, – а затем спорить о том, откуда явились эти ценности и какие части мира сего обладают ими) крайне важно для понимания сущности мира, в котором мы живем. Моя цель – объяснить, почему на земном шаре теперь доминирует определенный набор обществ, ведущих свое происхождение из первичного западного центра – прежде всего, общества Северной Америки, – а не общества из другой части Запада, или общества, ведущие свое происхождение из какого-нибудь другого первичного центра, или, коли на то пошло, не какие-нибудь иные общества вообще.