Одри Лорд - Зами: как по-новому писать мое имя. Биомифография

– Ну пожалуйста, Филлис, я даже не пикну, – я чувствовала, как Хелен раздувается рядом со мной как жаба, но настаивала, не понимая, что мои взывания к авторитету Филлис как старшей сестры только еще больше бесили Хелен.

Филлис была не только мягкосердечной, но и очень практичной, с прагматичным подходом одиннадцатилетней вест-индской женщины.

– Обещаешь, что никому не расскажешь?

Казалось, меня посвящают в самое что ни на есть тайное общество.

– Клянусь! – католическим девочкам нельзя было клясться кем-то, но просто так, беспредметно, можно.

Хелен, впрочем, это не убедило. Она ущипнула меня, на этот раз за бедро, так что я чуть снова не завопила.

– Надоела ты, сил нет. Так: если хоть раз заикнешься о моих историях, Песочный человек тут же за тобой придет и выклюет тебе глаза, как у макрели в супе, – Хелен убедительно причмокнула, уступая, но оставляя последнее слово за собой.

Я немедленно вообразила маленькие белые кругляшки глаз, плавающие в пятничной рыбной похлебке, и содрогнулась.

– Обещаю, Хелен, клянусь. Ни слова никому не скажу, буду тихонькой как мышка, вот увидишь, – в темноте я зажала рот руками и затрепетала в ожидании.

На этот раз была очередь Хелен рассказывать первой.

– Так, на чём мы остановились? Ах да. Только мы с Баком вернули небесную лошадь, как Док…

Я не вытерпела – опустила руки и дала волю языку:

– Нет, нет, Хелен, еще рано. Не помнишь, что ли? Док еще туда не добрался, потому что… – я не хотела ничего упустить.

Маленькие коричневые пальцы Хелен двинулись через постельное белье и так ущипнули меня за задницу, что я взвыла от боли. Ее голос стал высоким и наполнился яростью и бессильной злобой.

– Вот видишь? Видишь? Что я тебе говорила, Филлис? – она чуть не выла от злости. – Я так и знала. Она ни секундочки не может свой поганый язык держать за зубами. И я же говорила, правда? Что, скажешь, не так? А тут она еще и мою историю решила прикарманить.

– Ш-ш-ш! Эй, вы! Мамочка сейчас придет и из-за вас нам всем устроит ад!

Но Хелен не хотела так играть. Я почувствовала, как она шлепнулась на бок, обиженно повернувшись ко мне спиной, а потом услышала, как кровать затряслась от злых всхлипов ярости, приглушенных потной подушкой.

Хотелось прибить себя на месте.

– Ну прости, прости, Хелен, – осмелилась произнести я. И не соврала, потому что поняла: мой поганый рот лишил меня сегодняшней порции историй, а может, и вообще всех оставшихся на неделю. К тому же я знала, что назавтра мать меня ни за что не отпустит от себя настолько, чтобы я успела увязаться за сестрами и услышать, как они завершают рассказ на пляже.

– Честное слово, я не хотела, Хелен, – попыталась я в последний раз и потянулась к ней. Но Хелен резко дернулась назад и двинула меня попой в живот. Я услышала разъяренный шепот сквозь стиснутые зубы: – И не смей меня гладить!

Я достаточно времени провела под натиском ее пальцев, чтобы понять, когда стоит сдаваться. Так что и я перевернулась на живот, пожелала Филлис спокойной ночи и наконец уснула.

На следующее утро я проснулась раньше Филлис и Хелен. Лежа посередине, я старалась не коснуться их обеих. Уставилась в потолок и слушала, как в соседней кровати храпит отец, как материно обручальное кольцо стукнуло о спинку кровати: во сне она прикрыла рукой глаза, чтобы их не тревожил утренний свет. Я наслаждалась тишиной, новыми запахами незнакомого постельного белья и соленого воздуха и прямыми солнечными лучами, что заливали комнату сквозь высокие окна, обещая бесконечный день.

Именно там и тогда, пока никто больше не проснулся, я и решила сама придумать какую-нибудь историю.

Летом в Гарлеме, в самые ранние свои годы, я гуляла посередке между сестрицами, пока они планировали захват вселенных, как в книжках комиксов. Занятые этими комиксами, этой главенствующей и всеохватывающей страстью наших летних дней – вкупе с библиотекой, – мы проходили целые километры вверх по холму. Убежденные, полные решимости, тащились вверх по Шугар-хилл, по 145-й улице от Ленокс до Амстердам-авеню в Вашингтон-хайтс, чтобы там обменять в букинистическом магазине старые выпуски. В довоенные деньки в этом районе, где теперь поселилась моя мать, жили одни белые.

Магазинчиком заправлял толстый белый дядька с водянистыми глазами и животом, что нависал над его поясом, как скверно приготовленное, некрепкое желе. Он отрывал обложки у завалявшихся комиксов и продавал их за полцены или обменивал на другие лежалые выпуски в хорошем состоянии, один к двум. У него в лавке были целые ряды лотков с жуткими, без обложек, книжками, и, как только сестры отправлялись в ряд со своими любимыми комиксами про Бака Роджерса и Капитана Марвела, я принималась искать картинки с Багзом Банни. Старик тут же затевал таскаться за мной по проходам, дымя своей злодейской сигарой.

Я пыталась рвануть к сестрам, но было поздно. Его масса заполняла весь проход, хотя мне и без того было ясно: нечего отбиваться от сестриц.

«Давай помогу тебе, милочка, так лучше видно», – и я чувствовала, как его сосисочные пальцы хватают меня за ребра и поднимают сквозь облака сигарного дыма к лоткам, полным комиксов про Багза Банни и Порки Пига. Я хватала первый попавшийся и начинала извиваться, чтобы он оставил меня в покое, в ужасе пытаясь нащупать пол у себя под ногами и с отвращением чувствуя податливость его мягкого живота у себя на пояснице.

Его гадкие пальцы двигались вверх и вниз по моему тельцу, застрявшему меж напирающей выпуклостью и краем лотка. Когда он ослаблял хватку и давал мне соскользнуть на желанный пол, я чувствовала себя грязной и объятой ужасом, будто бы со мной провели какой-то гадкий ритуал.

Вскоре я усвоила, что его можно избежать, если держаться поближе к сестрам. Когда я выбегала из другого конца ряда, он за мной не шел, но и не добавлял бесплатный комикс «для маленькой милашки», когда сестры наконец оплачивали покупки. Клейкие пальцы и отвратительная хватка стали ценой рваного, лишенного обложки старого комикса о Багзе Банни. На протяжении многих лет мне снились кошмары о том, что я вишу там под потолком и никак не могу спуститься.

Подъем на холм занимал у нас, трех маленьких коричневых девочек, одна из которых даже не умела читать, целый день. Но это была этакая летняя экскурсия – приятнее, чем просто сидеть дома, пока не вернется домой из офиса или магазина мать. Нам никогда не разрешали просто пойти поиграть на улице. Обязательно надо было отправляться на весь день туда, а потом пускаться обратно, через два равнинных квартала до Восьмой авеню, где чинил башмаки Отец Небесный, и затем вверх по холму, квартал за кварталом, наискосок.