Джеймс Робинсон - Узкий коридор

Влияние шедевра Гоббса на современные общественные науки неоспоримо. Рассуждая о государствах и конституциях, мы следуем по пути, проложенному Гоббсом: всегда начинаем с проблем, которые призвано решать государства, с того, как оно может сдержать поведение человека и перераспределить власть силы в обществе. Мы пытаемся найти правила, по которым живет общество, не в неких богоданных законах, а в природе человеческой мотивации, и пытаемся понять, как ее можно перенаправить.

Но еще сильнее Гоббс повлиял на то, как мы сегодня воспринимаем государство. Мы в принципе уважаем государство и его представителей, независимо от того, монархия ли это, какая-то форма аристократического правления или демократия. Даже после того, как происходит государственный переворот или гражданская война, представители новой власти прилетают на официальных правительственных самолетах и занимают свои места в ООН, а международное сообщество ожидает, что они будут следить за исполнением законов, разрешать конфликты и защищать своих граждан. Тем самым оно официально подтверждает их статус. Как и предполагал Гоббс, правители, каким бы образом они ни пришли к власти, олицетворяют собой Левиафан и уже благодаря одному этому обладают легитимностью.

Гоббс был прав в том, что избежать состояния «войны всех против всех» – основная цель любого человека. Он был прав и в том, что, когда возникает государство, присвоившее себе монополию на насилие и на установление законов, число убийств и другого насилия начинает снижаться. Левиафан контролирует «войну всех против всех». В современных государствах Западной и Северной Европы вероятность быть убитым составляет в настоящее время лишь 1:100 000 и менее; эффективные общественные услуги представлены в изобилии, и жители этих стран ближе всего подошли к состоянию общественной свободы, чем когда-либо в истории человечества.

Но в некоторых отношениях Гоббс не был прав. Во-первых, оказывается, что безгосударственные общества тоже вполне способны контролировать насилие и сдерживать конфликты, хотя, как мы увидим, при этом люди и не получают так уж много свободы. Во-вторых, он был слишком оптимистично настроен по поводу уровня свободы, который способно обеспечить государство. Гоббс (и современное международное сообщество, можем мы добавить) ошибался в одном весьма существенном аспекте: сила не оправдывает себя и уж точно не способствует установлению свободы. Жизнь под ярмом государства тоже бывает одинокой, бедной, беспросветной, тупой и кратковременной.

Начнем с последнего пункта.

Нельзя сказать, чтобы нигерийское государство не желало справиться с анархией в Лагосе или что власти Демократической Республики Конго вдруг решили, что не стоит следить за соблюдением законов и можно позволять бандитам убивать мирных граждан. Просто оба правительства были неспособны исполнять обязанности государства. В перечень этих обязанностей обычно включают контроль за исполнением закона, разрешение конфликтов, регулирование налогов и экономической деятельности, предоставление инфраструктуры или других общественных услуг. К этим же обязанностям может относиться и ведение военных действий.

Способность государства выполнять свои функции отчасти зависит от организации его институтов, но еще сильнее она зависит от бюрократического аппарата. Для воплощения в жизнь государственных планов необходимы бюрократический аппарат и государственные служащие, а эти бюрократы должны иметь средства и мотивацию для исполнения своих обязанностей. Первым эту концепцию описал немецкий социолог Макс Вебер, вдохновленный примером прусской бюрократической машины, которая легла в основу германского государства в XIX и XX столетиях.

В 1938 году у немецкой бюрократии появилась проблема. Правящая Национал-социалистическая немецкая рабочая партия (нацисты) решила избавиться от всех евреев в только что аннексированной Австрии. В связи с этим возник настоящий бюрократический коллапс. Для выезда из страны евреи должны были оформить и получить множество различных документов, а это требовало от чиновников огромного количества времени.

Руководителем этого процесса был назначен Адольф Эйхман, глава отдела IV-B-4 в Главном управлении имперской безопасности (РХСА). Эйхман предложил организационную идею, которую Всемирный банк сегодня назвал бы принципом «единого окна» ( one stop shop ), – своего рода конвейерную систему, объединявшую все нужные ведомства: министерство финансов, налоговую инспекцию, полицию и руководство еврейских общин. Он также отправил представителей этого руководства за границу для получения от зарубежных еврейских организаций финансовой помощи для оплаты эмиграционных виз. Ханна Арендт в своей книге «Эйхман в Иерусалиме» описывала эту систему следующим образом:

В здание входит еврей, у которого есть хоть какая-то собственность – фабрика, магазин или счет в банке, он движется по зданию от конторки к конторке, от кабинета к кабинету и выходит из здания без денег, без прав, но зато с паспортом, при вручении которого ему говорят: «Вы обязаны покинуть страну в течение двух недель. В противном случае вы будете отправлены в концлагерь» [5] Перевод Сергея Кастальского и Натальи Рудницкой. .

В результате работы «единого окна» Австрию покинули 45 000 евреев. Эйхмана повысили, присвоив звание оберштурмбаннфюрера СС (соответствует армейскому подполковнику), и назначили транспортным координатором «окончательного решения». На этой должности он решал схожие бюрократические задачи, устраняя узкие места в процессе массового уничтожения евреев.

В данном случае речь идет о вполне дееспособном, эффективно работающем бюрократическом Левиафане. Но он использовал свою дееспособность и эффективность не для разрешения общественных конфликтов, не для того, чтобы остановить «войну всех против всех», а для преследования евреев, для того, чтобы отобрать у них гражданские права и собственность, а в конечном счете – уничтожить. Государство Третьего рейха, основанное на традициях прусской бюрократии и прусской профессиональной армии, определенно можно назвать Левиафаном в понимании Гоббса. Как и желал Гоббс, немцы (по крайней мере, изрядная их часть)«признали как свои собственные все действия и суждения того человека или собрания людей, которому большинство дало право представлять лицо всех». В самом деле, немецкий философ Мартин Хайдеггер говорил студентам, что «фюрер, и только он, есть настоящая и будущая немецкая действительность и ее закон». Германское государство, без сомнения, приводило в трепет всех своих подданных, а не только тех, кто поддерживал Гитлера. Немного находилось таких, кто готов был бросить вызов государству или нарушить его законы.