Том Вольф - Мария Каллас. Дневники. Письма

Я даже скажу Вам почему – они хотят всех заставить переучиться (молодых, которые еще не сделали себе имя) на свой манер. Представляете! Немецкая школа [49] В Мет в середине 1930-х годов немецкий, преимущественно, вагнеровский репертуар значительно потеснил итальянский. А ведь со времен Карузо (начало XX века) итальянские певцы, итальянский репертуар, и, следовательно, итальянская вокальная школа господствовали на сцене театра почти безраздельно. . В Греции произошло то же самое. Разевают рот во всю ширь – и на высоких нотах им больше некуда его открывать, потому что рот у них уже распахнут до отказа на средних и низких нотах, так что шире просто не получается. Смех, да и только.

Кроме того, там больше нет маэстро [50] В итальянском языке «маэстро» может означать как дирижера, так и профессора по вокалу. В то время такие дирижеры, как Туллио Серафин часто занимали обе должности. Так, Серафин, в частности, не только дирижировал операми, в которых пела Мария Каллас, но и принимал участие в ее вокальном и артистическом обучении. – ни Серафина, ни де Сабаты, ни Тосканини – никого! Конечно, не считая Симара и Содеро – не знаю, помните ли Вы их. Но, боже мой, какая же в Метрополитене царит германомания, и они наверняка не первые. Спектакли стали ужасные, у них там сплошная – и ты все время боишься, что это произойдет – какофония – не знаю, как еще это назвать.

Некоторые студенты даже платили за вход. Нет, надежды не осталось, правда, ни малейшей. Я не собираюсь петь здесь, пока не сделаю себе имя где-нибудь в другом месте. И потом они и мне наверняка скажут петь на немецкий манер. Или французский.

Вообразите только, их первое сопрано – Личия Альбанезе. Вы наверняка знаете ее по Италии. Если помните ее, могу Вас заверить, что в Италии она была куда лучше. Здесь она себя разрушила. Здесь все рушится, потому что господин Джонсон [51] Эдвард Джонсон, бывший тенор труппы, а в то время директор Метрополитен-оперы – прослушав юную Марию, он предложил ей петь «Фиделио» на английском и «Мадам Баттерфляй». , вместо того чтобы заботиться о своем театре, заботится только о том, чтобы привезти сюда артистов из Италии, с прекрасной итальянской школой, и заставить их петь в немецкой манере!

Я пришлю Вам одну из моих пластинок [52] В то время Мария еще не сделала ни единой официальной записи – но, надо полагать, она обратилась в один из нью-йоркских магазинов, где голос можно было записать прямо на месте и выйти с готовой грампластинкой. , и Вы увидите разницу, потому что я пела так, как Вы меня учили. Они мне тут совсем заморочили голову своими предложениями (мои здешние друзья). Надо петь выше, легче, направлять голос в нос, чтобы взять выше, и прочие глупости. Вы всегда говорили мне, как петь правильно. Оставить голос таким, какой он есть. Вот мой, например, скорее темный, довольно округлый – не так ли? Поэтому если я попытаюсь высветлить его, то утрачу все, даже легкость звукоизвлечения. И тогда вместо естественности появится вымученность, и я потеряю высокие ноты. Вы помните? Я должна открыть рот с улыбкой – и петь. И не думать – выше, в нос и т. д.!! Мой голос этого не приемлет. Надо просто иметь опору дыхания. Диафрагму – да? Когда она надежная и крепкая, голос перестает дрожать. Я должна поблагодарить вас за методику пения, которой Вы меня научили. Что еще скажешь? Я пытаюсь вспомнить все, чему у Вас научилась. Возможно, даже я иногда не понимала Вас. И, сейчас, поняв, благодарю Вас от всей души.

Я надеюсь уехать за город в ближайшие дни, так что смогу передохнуть.

Прошу Вас, прочтите моим глупым товарищам там у Вас, что я пишу о Вашем вокальном методе, ведь они правда очень глупые. Даже я поглупела почти как они, просто я была талантливее.

Де Сегуролла [53] Андрес де Сегурола (1874–1952) бас, солист Метрополитен опера с 1901 по 1920 год, позднее – киноактер, импресарио и учитель пения. ослеп, бедняга. Он все еще в Голливуде.

Я виделась с Романо Романи. Он совсем пропал. Дает уроки и полнедели проводит в Балтиморе, где сейчас живет Роза Понсель. У них была любовь, ну не знаю, в общем сейчас я еду туда, к нему, на четыре дня. Что и как меня не интересует, и пишу я это только Вам, потому что Вам любопытно будет узнать: Понсель больше не поет.

Мне не удалось найти Фредерика Стара. Я познакомилась с сыном Багарози – помните? Давний мой агент. Уверяю Вас, скоро Вы получите от меня хорошие вести.

Представляете, Джонсон сказал, что я должна петь «Баттерфляй» и Дездемону в «Отелло». Упаси Господи!! Я обернулась и сказала: «Простите? Наверное, я ослышалась, потому что предлагать мне «Баттерфляй» просто глупо, при моем-то росте». Но, увы, я все прекрасно расслышала! Лучше заткнуться и вообще ничего никогда не петь, чем петь вот это вот. Ведь правда.

Потом он предложил мне выучить «Фиделио» по-английски – но я не хочу начинать с «Фиделио». И я права. Я надеюсь дебютировать, возможно, «Нормой», то есть тем, на чем я сделаю себе имя. Сделав себе имя, можно петь все что угодно. Но такое средненькое начало меня не устраивает. Скажите мне, права я или нет! Торопиться мне некуда. Отдых пойдет мне на пользу, я очень устала.

Слава Богу, с папой мы живем хорошо, он уже не знает, как выказать мне свою любовь, и вот сделал мне подарок: чудесную спальню. Я прямо как принцесса!

Господь все же помог мне, и теперь, когда мне так необходим покой, он у меня есть, равно как и все удобства. Я не особенно развлекаюсь, мне хочется, насколько это возможно, сохранить силы для торжественного момента. А мой долг – оберегать голос, доставшийся мне от Бога.

Помню, Вы однажды сказали мне: достигнув того, к чему стремишься (и лучше самых высот), ты сможешь задуматься о личной жизни. Моя жизнь на данный момент полностью посвящена строгому распорядку, которого требует пение. Клянусь.

Вы, должно быть, рады, что я так себя ощущаю, правда?

Моя дорогая, я оставлю Вас, потому что мне пора уходить, но я скоро еще напишу Вам. Только прошу Вас, ответьте – я буду так этому рада. Напишите мне все свои новости и поделитесь впечатлениями о том, что я рассказала. И не бойтесь меня задеть.

Я жду от Вас письма как можно скорее и надеюсь, что Вы пребываете в добром здравии и настроении.

Надеюсь, Вы думаете обо мне.

Эдди Багарози [54] См. «Воспоминания», с. 31. – по-английски

Среда, 20 августа 1947 г.

Дорогой Эдди!

Сегодня утром, по прошествии двух месяцев, мы наконец получили от тебя письмо. Конечно, «мы» – ведь мы с Луизой уже почти слились воедино. Я была просто счастлива узнать, что ты избавился от всех своих проблем, Эдди, я искренне желаю тебе всего самого наилучшего – я всегда этого желала и всегда буду желать – несмотря на тот факт, что ты никогда этого не понимал.