Анджей Дыбчак - Гугара

Нужна была лодка, причем побольше, чем та, на которой Коля пару дней назад привез меня сюда. Лодки были у русских в деревне, так что оставалось только надеяться, что в ближайшие несколько дней он договорится с кем-нибудь о лодке, с начальником по фамилии Хейкури или еще у кого-то одолжит.

Начальник получил недавно от администрации новый «Меркурий» для того, чтобы людей возить по грибы, по ягоды, но те ли это люди, чтоб их возить? Паспорта нет, прописки тоже нет, зато есть огромная охота в деревеньку попасть. Туда уже почти все перебрались, а даже если и не переезжать с концами – хотя бы пару раз в году там побывать, чтобы оторваться по полной.

Коля обещал, что приедет через недельку с двумя лодками и всех заберет, но уверенности в том не было. Коля говорил, что вроде как бензин у него откуда-то есть, допустим, есть, только как он устроит, чтобы две моторки было? На лицо Никиты выползли сомнения. А если будет только одна лодка, то он заберет только своих родителей и брата, так что ему с Аликом, видать, придется сплавляться на плотах, а управлять плотом вдвоем не справишься. Никита был человеком осторожным, задумался, его лоб морщился под копной волос, а губы беззвучно шевелились. Однако он успокоился, перевел разговор на другие темы, закурил, отер руки о штаны и вышел.

– Загляни к нам, – бросил он мне, стоя уже снаружи.

Мы закончили еду. Крошки и остатки Татьяна высыпала на веточки рядом с очагом. Несмотря на темноту, она уверенными движениями разобрала столовую. Максим залпом допил свой чай, который из его нутра с благодарностью отозвался гулким «эххх!!!», и обтер губы.

– Мам, я к Алику схожу, а? – и не дождавшись ответа, встал и надел резиновые сапоги.

– Я с тобой, – сказал я ему и тоже обулся – надел кеды.

Первым вышел он, за ним – я. Вышел и опустил за собой тяжелый полог, очутился в полной темноте августовской ночи. Вокруг – тишина, ни звука. Из глубины леса, стоявшего вокруг стеной, долетал какой-то трудноопределимый отзвук, какое-то приглушенное эхо большой реки, текущей тут же за взгорьем, а может, это эхо всех рек вместе взятых, сливающееся в один, передаваемый от истока к истоку шепот.

Воздух был прохладен и свеж. Той же прохладой тянуло от земли. Легкий ветерок дул с севера и чувствовалось, что там билось сердце этого леденящего дыхания.

Я сделал несколько шагов и обернулся: едва различимый за деревьями, в сумраке под лунным сиянием серебрился небольшой конус чума. Казался очень маленьким и одиноким в большом пустом лесу. Поставленный между двумя чахлыми сосенками, он был похож на камень или трухлявый сук. Внутри сиделось как в мокром брезентовом мобильном дупле.

Бредя по влажным от росы чернично-голубичным зарослям, я постоянно терял из виду едва заметную тропинку, ведшую к чуму братьев Мукто, шагал наугад. И всё вроде как обходилолсь, пока под моими ногами вдруг что-то громко не заворчало. От неожиданности желудок подпрыгнул к горлу, но тут же упал вниз: ворчал наш Султан. Лежал, свернувшись клубком посреди тропинки и скалил клыки. Но всё-таки узнал меня, встал и подошел. Я потрепал его мохнатый черный загривок, морда совсем седая, и половину острого уха где-то потерял.

– Нянакин , айа нянакин , – при звуках эвенкийского языка он замахал хвостом. Мне оставалась лишь пара шагов. Я откинул полог над входом в чум рядом с внешним костром, над которым стоял солидный треножник. Внутри было тесно, кроме хозяев – Никиты и Алика – был еще Слава, тракторист, находившийся в данный момент в отпуске за свой счет.

– Курить есть? – спросил Максим. Я дал ему, не без удивления наблюдая, как он прикуривает от горящей веточки. – Это я от родителей прячусь, – пояснил он, смеясь.

Сам хозяин лежал на животе и, подпирая рукой щеку, внимательно изучал шахматную доску. Напротив – Слава, стоял на коленях и грыз ногти.

– А вот я тебя так, – Никита торжественно передвинул слона. – Была ладья да сплыла, пошла на дно, браток.

Еще немножко поиграли, не слишком долго, действительно, много ли наиграешь без ладьи? Никита потирал руки, Слава в сердцах сплюнул.

– Ну что, может ты сыграешь со мной? – спросил меня Максим тоном, не терпящим возражений.

– Давно никого не обыгрывал? – пошутил я, но он лишь пожал плечами. Все знали, кто лучший из нас шести. Как правило, объясняли это генами, мол, с таким братом, как Коля, это нетрудно. Он начал расставлять фигуры.

– Куда девалась черная пешка?! – раздраженно рявкнул он. В прошлой партии ее роль исполняла щепка. Все засуетились в поисках пешки, стали проверять, не сидят ли на ней. Несмотря на то, что шахматы были особые, на магнитах, пешки всё равно терялись в подстилке, особенно черные.

– Вот она! – обрадовался Слава, поднимая пешку с земли.

– Порядок, играем! – дал добро Максим.

Поначалу я держался совсем неплохо, от нескольких роковых ошибок меня уберегли голоса моей части чума, которая во все, сколько их там было, глаза внимательно следила за ходом поединка. Партия быстро переросла в командное противостояние, собственно говоря, в товарищеский матч: Максим против остального мира. Парень имел репутацию солидного игрока. Более знаменитым шахматистом в округе был разве что Коля, и его длинную историю все здесь знали наизусть.

В возрасте семи лет Коля, как и остальные дети, был помещен, в соответствии с установленным порядком, в интернат в сельской школе. Кончился для него лес, и семью он видел только летом, когда родители забирали его к себе на каникулы. В школе у него были одни проблемы: то в самом начале не хотел мыться, то впадал в какое-то непонятное оцепенение, длившееся целыми днями, и тогда с ним можно было делать всё, что угодно, например, переносить как мебель. Когда же всё это закончилось, на носу уже был четвертый (а может и пятый) класс, и учителя уже стали хлопотать за него о месте в спецшколе.

В один прекрасный день математик, грузин, приличный в общем человек, под воздействием какого-то голоса свыше, показал ему шахматы и объяснил правила игры. Результаты не заставили себя долго ждать и были потрясающими: мало того, что парень обыгрывал каждого, он обыграл и своего учителя. Со временем он поднаторел в игре. В конце концов учитель математики неимоверными трудами добился встречи своего подопечного с лучшим русским ребенком-шахматистом, кстати, на два года старшим, с толстым Димой, школьным чемпионом и сыном начальницы лисьей фермы. В военном гарнизоне был устроен шахматный турнир, в финале которого естественным образом оказались Коля и Дима.

Толстый был так уверен в своей победе, что аж залился краской то ли стыда, то ли гнева, когда наш маленький абориген наголову разгромил его. Никто не ожидал такого поворота событий и потому решили вскоре устроить встречу-реванш. Народ здесь хоть и простой, но очень азартный: вся деревня, говорят, поставила большие деньги. Однако и на этот раз толстый Дима потерпел поражение; залез под стол и разревелся. Так Коля стал бесспорным авторитетом. Пришел конец его бедам в школе, он превзошел среднеэвенкийский показатель в оценках настолько, что попал в Туру, столицу округа, где продолжил учебу. Только там ему удалось расправить шахматные крылья, выигрывая все соревнования и олимпиады.