Отто Свердруп - Под русским флагом

Опытные полярники утверждают, что безопасность судна в полярных условиях в хорошей гавани не зависит от того, есть ли на нем команда или нет. Но я абсолютно уверен, что в данном случае все закончилось бы плачевно, не будь на судне команды.

К утру ветер сменился на норд-вест и утих, небо прояснилось.

Первое, что мы теперь должны были сделать – обновить снежную защиту вокруг судна, нужно было сделать ее герметичной, чтобы холод не смог пробраться между снегом и бортом. У нас был хороший указатель – иллюминатор в моей каюте. Если снежная стена была герметичной, стекло никогда не замерзало. Но как только в ней появлялось малейшее отверстие, стекло тут же покрывалось инеем. Это был отличный термометр!

Штурман каждое утро совершал обход, и если находил малейшую дырку в стене, тут же ее заделывал. Так же он делал обход каждый вечер в девять часов. Внимательнейшим образом он осматривал все судно, чтобы убедиться, что все в порядке, в первую очередь – что нигде нет возгорания. Собак мы выпускали каждый день на четыре часа, и всегда за ними кто-нибудь присматривал, чтобы они не загрызли друг друга, поскольку дрались они постоянно. Однако, несмотря на все предосторожности, в течение зимы мы потеряли трех-четырех.

А в остальном жизнь вошла в привычное русло, так шел день за днем, каждый делал свою повседневную работу.

Задолго до Рождества выяснилось, что Линдстрем – самый занятый человек на судне: он трудился день и ночь. К Рождеству мы должны были сделать генеральную уборку. Она состоялась – это была настоящая «большая стирка». Все судно было вычищено и вымыто до блеска, снизу доверху, с носа до кормы. [38]Линдстрем был вдохновителем и главным исполнителем такой «помывки». Вообще Линдстрем – мастер на все руки, он был не только искусным поваром, но владел всеми другими уменьями, так или иначе относящимися к этой важнейшей части судовой работы. В основе его искусства лежало убеждение, что жизнь на судне должна быть не только сносной, но и приятной для каждого. Чем глубже и темнее становилась полярная ночь, тем ловчее и проворнее он действовал, тем богаче становилась его фантазия. Горы сдобы разных видов вырастали в тихие ночные часы на камбузе, а вместе со сдобой – и живое напоминание о Рождестве и доме. Но волшебство нашего кока этим не ограничивалось. Посреди ледяной пустыни он создал настоящую рождественскую елку, удивительно похожую на подлинное колючее, лапчатое дерево. День за днем, ночь за ночью он неустанно собирал тончайшие щепки, стучал молотком, красил и украшал, и, как настоящий профессор высшей магии, представил нам в канун Рождества, к нашему безмерному удивлению и восторгу, красивую, богато украшенную, раззолоченную зеленую елку; на ветках ее сидели сверкающие разноцветные птички с клювами, перьями, хвостами и крыльями.

И этот самый главный домашний вечер, этот особенный, святой вечер, который приносит Благую весть всем и каждому, прошел самым наилучшим образом. Нас всех богато одарили подарками разного рода – книги, зубные щетки, бутылочки с эликсиром для полоскания рта, и т. п., не стоит также забывать и о новом платье для каждого члена экипажа. Кроме того, каждому полагались разные лакомства – пачка сушеных бананов в два с половиной фунта, банка персиков, затем изюм, масса миндаля и других орехов, и наконец, по пол-ящика сигар. Для пущего удовольствия в этот вечер полагался тодди. Все на судне были единой семьей, только машинисты и штурманы собрались отдельно в кормовой каюте вокруг прекрасного стола из красного дерева, который Копстад отполировал и украсил к Рождеству. Все остальные расположились в носовой части.

В этот вечер электричество горело до полуночи – обычно мы выключаем его в девять часов.

В такой вечер, вдали от родных и близких, особенно пользуются спросом всякие забавные истории. Нам посчастливилось иметь с собой двух рассказчиков высшего класса – это были первый машинист Эриксен и штурман Маркуссен.

В рождественский вечер заводилой был Эриксен, но если кто-то потом пробовал пересказать его байки, их особый дух и колорит мгновенно улетучивались. Его восточный диалект, его выражения, мимика, веселая физиономия, само окружение и условия, среди которых были рассказаны эти истории – все немедленно исчезало. Но все же я никак не могу отказаться от соблазна пересказать одну из них.

Дело произошло однажды в Бангкоке, на Рождество. Он вместе со вторым штурманом сошел на берег и должен был возвращаться обратно на судно. Однако когда они вечером подошли к причалу, лодка за ними еще не пришла. Неподалеку стоял большой слон. И этот ч… то есть второй штурман не нашел ничего лучше, как подразнить бедное животное: у того был такой одинокий, брошенный вид. У штурмана были с собой булочки, и он притворился, будто хочет угостить слона, но как только тот протягивал хобот, он отнимал булочку. Тут слон разозлился, и прежде, чем второй штурман успел промолвить слово, поднял хобот и так дунул на него, что тот отлетел прочь. «Я стоял рядом, – рассказывал машинист, – и мой прекрасный белый костюм, привезенный из Осло, тут же стал серым от песка и грязи. Но этого было мало, слон вдруг ни с того, ни с сего ударил меня хоботом так, что я полетел вслед за штурманом. О, Господи! Как же все щипало и саднило, ведь песок прямо-таки обжег мне кожу! А мой красивый костюм!»

В обычной жизни машинист ровен и приветлив, но в особых случаях он способен так развеселить публику своими историями, что все просто умирают от смеха, только посмотрев на него. Он – один из лучших рассказчиков, кого мне когда-либо доводилось слушать.

Все Рождество у нас была хорошая погода, сорок с небольшим градусов мороза, ясно, никаких признаков снегопада или других неприятностей.

В новогодний вечер у нас было примерно то же самое, что и на Рождество. Ребята в носовой части сделали юмористическую газету, но, похоже, она не слишком пользовалась успехом. К ночи они вышли на палубу под тентом, спустились вниз на лед и ходили вокруг судна с песнями, причем пели так, что слушать их было в удовольствие: «Да, мы любим нашу землю», «Путь домой» и разные другие популярные мелодии.

После того, как мы выбрались из сугроба, под тентом на главной палубе стало не так тепло, как раньше: слой снега у фальшборта был уже не таким толстым, также и на самом тенте количество снега уменьшилось. Когда на улице было сорок с лишним градусов, внутри под палаткой температура варьировалась от 12 до 17 градусов, при полном же штиле температура иногда поднималась до нуля.

В новый год Копстад занялся ревизией провианта. Мы всегда брали из трюма провиант на неделю, и доктор, очень интересовавшийся вопросами питания, всегда присутствовал и взвешивал содержимое, так что у нас был полный учет, что и как уходило у нас за неделю. Еще дома, когда мы занимались снаряжением, Гидрографическое управление попросило нас направить им список провианта для обоих судов. По списку выходило, что мясных и/или рыбных консервов я рассчитал по полкило на человека в день на целый год. Но, конечно, не все содержимое такой банки было питательным, там было и много жидкости. Из управления мне возразили, будто профессор Торуп [39]считает, что достаточно будет и по 225 граммов на человека в день. Я ответил, что этот список составлен мной, и ему нужно следовать, потому что именно я отвечаю за снабжение. Ответ пришел очень вежливый – конечно, они будут следовать составленному мною списку.