Клод Дюфрен - Великие любовницы

Этот мирок сужался по мере возрастания могущества империи. Надежда на то, что «узурпатор» падет, стала исчезать, и его противники становились все более и более «игрушечной» оппозицией. Со своей стороны, восстановив пышные придворные праздники, женившись на эрцгерцогине Австрийской Марии-Луизе, император сделал все, чтобы люди забыли о его происхождении, и многие бывшие противники встали под его знамена. Зоэ, которая возвела свои личные интересы в культ, решила, что пришла пора снова переменить свое отношение к режиму. Ее освобожденному из тюрьмы по состоянию здоровья отцу жить оставалось всего несколько месяцев. Естественно, он оставлял ей огромное состояние, но с ним и довольно запутанное социальное положение. Ашиль Дюкейла, ее муж, до того времени прекрасно без нее обходившийся, также мог выставить свои требования. Больше, чем когда-либо в жизни, Зоэ почувствовала нужду в чьем-нибудь покровительстве перед лицом неясного будущего.

И она нашла это покровительство в лице одного из тех мужчин, которые вообще не должны были бы появляться в ее жизни. Уволив Фуке, которого он не без основания заподозрил в грязных махинациях, Наполеон поставил на его место в министерстве внутренних дел человека, в чьей преданности он был совершенно уверен. Генерал Савари, ставший благодаря своему господину герцогом де Ровиго, вступил в новую должность с задачей продолжить политику примирения общества. Задача была очень сложная, если иметь в виду прошлое Савари и его роль в трагедии с герцогом Энгиенским. Узнав о его назначении, сторонники старого режима почувствовали, что над ними нависла серьезная опасность. Для того чтобы подправить свою скандальную репутацию, Савари пошел на разумный шаг и сделал публичное заявление: «Я внушал ужас всем, – написал он, – но в те времена каждый исполнял свой долг. Все говорили только о ссылках, арестах и того хуже. Но теперь я считаю, что новая чума больше уже никому не грозит!» [120]

Как и ее друзья, Зоэ восприняла продвижение герцога де Ровиго без удовольствия. Но супруга нового министра Фелиситэ была одной из ее подруг по пансиону, а кроме того, чтобы приручить ее мир, Савари устраивал праздник за праздником в своем особняке на набережной Вольтера. Поэтому, не испытывая особых опасений, она однажды вечером ответила на приглашение, присланное лично ей министром. Спланировал ли он все заранее? Другими словами, приглашая молодую женщину в свой кабинет, догадывался ли он уже об ее задних мыслях? В биографии «последней фаворитки» Катрин Декур сообщает нам, что разговор начался довольно холодно. Савари начал с напоминания Зоэ о том, что именно он спас жизнь ее отца, подчеркнув таким образом, что молодая женщина имела перед ним некие моральные обязательства. Этот долг Зоэ была готова оплатить немедленно в обмен на некоторую компенсацию. Об этом она и намекнула собеседнику. И разговор сразу же стал намного более любезным. Савари старался очаровать собеседницу, Зоэ, надо полагать, старалась ничуть не меньше. Когда они распрощались, то обменялись многообещающими улыбками.

Что же могло произойти в сознании Зоэ, чтобы случилась такая метаморфоза? Неужели она, убежденная роялистка, уже забыла о трагической гибели герцога Энгиенского и о той роли, которую в этом деле сыграл герцог де Ровиго? Конечно же нет, но графиня в очередной раз показала, что у нее практический склад ума. Она всегда отличалась тем, что реально оценивала складывавшуюся ситуацию, что было удивительно для особы, которой едва исполнилось двадцать пять лет. То, что всего несколько недель тому назад казалось ей немыслимым, ужасным, свершилось: она очень скоро стала любовницей Савари. Есть несколько причин, которые объясняют эту, по меньшей мере, неожиданную связь. Прежде всего, герцог был красивым мужчиной, а это для мадам Дюкейла имело большое значение при выборе партнеров. Но главное, положение, которое он занимал, делало его, в какой-то мере, еще более привлекательным в глазах молодой женщины. После удачного проведения кампании кокетства она почувствовала, что получила над министром достаточно власти, чтобы перейти к более серьезным вещам. Для начала она попыталась вернуть полностью или частично огромную взятку, которую Орес Талон был вынужден дать в министерстве полиции за получение права вернуться во Францию после эмиграции. Влюбленный, покоренный, покладистый Савари взялся за это дело, нашел концы, нажал на кого надо и в конце концов возвратил молодой женщине большую часть отцовских денег. Средства, выплаченные правительством, были не единственными, которые попали в кошелек Зоэ. Савари добавил к ним «подарки» от себя лично. Подарки эти были с удовлетворением приняты – деньги мадам Дюкейла любила не меньше, чем удовольствия. В ответ Зоэ согласилась оказывать некоторые незначительные услуги. Вращаясь в монархически настроенных кругах общества, она могла без труда оценивать состояние умов и сообщать любовнику обо всем, что там думали относительно императорской власти. Впрочем, Савари, возможно, надеялся получить от Зоэ то, что ему не удалось вырвать у ее отца: знаменитое признание Фавра, которое в случае его обнародования поставило бы крест на всех надеждах графа Прованского.

Не принимая во внимание эту жизненную прозу, разделяла ли Зоэ чувства, которые герцог испытывал к ней? Несомненно, он ей нравился. Ее подкупили его динамичный характер и та решительность, которую он проявлял в каждом своем поступке. Эту решительность в другие времена она проклинала. Но в очередной раз в сознании Зоэ прошлое затмили потребности текущего дня. Это позволяло ей быть счастливой и не чувствовать угрызений совести. Однако, продолжая по-прежнему заботиться о респектабельности, графиня принимала все меры предосторожности, чтобы об этой связи никто не знал. Хотя она и жила вдали от своего невыносимого супруга, ей все же приходилось помнить о том, что она как-никак замужем. Кроме того, у нее была свекровь, такая ярая роялистка, что ее хватил бы удар, узнай она, что ее невестка стала любовницей «людоеда» Савари. И наконец, были еще знакомые из Сен-Жерменского предместья… Как бы они отнеслись к этому любовному приключению?

Но если Зоэ рассчитывала сохранить свою тайну, то она глубоко ошибалась. На самом деле если ее друзья не упрекали ее в этой странной перемене позиции, то лишь потому, что думали о будущем. В 1810 году, когда Зоэ бросилась в объятия министра полиции, Наполеон был на вершине могущества, и его режим казался непоколебимым. Даже самые закоренелые роялисты больше уже не лелеяли надежду когда-нибудь вновь присутствовать при возвращении Бурбонов. Принц, который упорно продолжал называть себя Людовиком XVIII, стал всего лишь безнадежным претендентом на престол. И поэтому все решили, что было бы полезным иметь представительницу старой знати, которая была бы вхожа днем – а главное, ночью – к одному из самых могущественных лиц государства. И в Сен-Жерменском предместье все закрыли на это глаза…