Рихард Крафт-Эбинг - Как подчинить мужа. Исповедь моей жизни

После обеда – снова то же самое, только на этот раз и Леопольд с нами, а также наша служанка, и мы ином дальше, в горы, так как ему хочется побольше движения. А когда детские ножки устают, мы поочередно несем малюток или садимся отдыхать, пока они снова не побегут.

Мой муж чувствует себя тоже счастливым. Иногда я смотрю, как он играет с детьми, сам тоже точно ребенок, как ловит с ними бабочек, а потом, запыхавшись, но радостный, прибегает ко мне, обнимает и целует меня в щеку, говоря: «О, моя добрая, моя дорогая жена», – тогда я задаю себе вопрос, почему не простое, но настоящее счастье не удовлетворяет.

Я, конечно, огорчаюсь, но упрекать его было бы так же несправедливо, как упрекать калеку за его болезни. Все то отвратительное, безобразно и безумное, что я пережила за эту зиму, возбудило во мне глубочайшую жалость к этому несчастному человеку, и из этой жалости возникла любовь, пустившая теперь глубокие корни в моем сердце. Да могло ли быть иначе, когда я иногда видела, какие ужасные нравственные мучения, возбуждающие жалость, он претерпевал; при виде их ни одно человеческое существо не могло бы оставаться бесчувственным.

Я собрала все свое мужество, чтобы быть готовой и сильной, когда наступит неизбежный час, чтобы не уклониться тогда с прямого пути.

В июне 1877 г. мы приехали в Грац.

Временно мы нашли за городом в Розенберге квартиру, состоявшую из двух спален и кабинета, и перевезли туда только самую необходимую мебель.

При доме был сад, а вблизи лес, так что дети проводили все время на свежем воздухе.

Мы с Леопольдом, как только он кончал свою работу, присоединялись к ним.

Это счастливое время было нарушено самыми острыми денежными заботами.

После целой зимы, в которую он не написал ничего нам неоткуда было ждать гонорар, и, несмотря на все теперешнее старание Леопольда, дела наши бы– в данную минуту очень плохи.

Из Парижа и Женевы нам прислали немного денег в уплату за переводы, но этого было мало и хватил ненадолго. Мы сократили наши расходы до минимума. Мы совсем не выходили, чтобы не тратить денег, и мой муж избегал писать письма, чтобы экономить на марках; несмотря на это, мы были вынуждены зало жить все, что у нас было ценного, и продать часть мебели; но и это мало помогло нам. Положение становилось такое, что мы просто не знали, за что взяться. Я с ужасом предвидела день, когда не на что будет купить детям хлеба.

В таком настроении я внушила Леопольду мысль обратиться в шиллеровский фонд за займом денег, которые он с уверенностью мог вернуть благодаря обычному роману, принятому в журнал «Uber Land ml Меег», но который должен появиться только через несколько месяцев.

Мой муж долго колебался, прежде чем решился на такой тяжелый для него шаг, но, вынужденный необходимостью, он все-таки обратился и через несколько недель получил отказ.

– Я был бы избавлен от этого унижения, если б не слушался тебя, – сказал он, рассерженный, да я и сама сожалела, что дала ему этот совет.

Неприятности и заботы никогда не приходят в одиночку. Где тонко, там и рвется. А когда еще видишь голод на лицах детей, становится еще мучительнее.

Однажды после скудного обеда, когда дети попросили дать им еще хлеба, я подумала, не отказать ли мне служанке, чтобы избавиться от лишнего рта; но девушка служила у нас уже несколько лет, была честная и верная, и ей без страха можно было поручить все, кроме того, я не знала, как мне справиться без такой помощи, потому что я ни на минуту не могла оставить моего мужа одного, а трое маленьких детей требовали ухода.

Я рассуждала таким образом сама с собой, когда и пришел Леопольд с письмом в руке. У него был тот и именованный, хорошо мне знакомый вид, с помощью которого он старался скрыть свое смущение, когда ему приходилось передать что-нибудь не вполне приятное для меня.

– Вот еще новая глупость! – воскликнул он. – Канф пишет, что отказался от должности и на следующий день выезжает в Грац.

С некоторых пор мой муж получал от одного молодого человека по имени Отто Канф, служившего в книжном магазине в Берлине, очень льстивые письма, на которые отвечал; а лестью можно было добиться от него всего. За лестью последовали жалостные признания: молодой человек чувствовал себя не на месте в книжной лавке, он метил гораздо выше и в конце концов просил Захер-Мазоха взять его в личные секретари. Леопольд, чтобы поддержать его, обещал взять его к себе попозже. Вот все, что я знала.

Я со страхом смотрела на него.

– Разве нет возможности удержать его?

– Да ведь он уже в дороге.

Я замолчала. Это была обычная тактика моего мужа – скрывать свои намерения, которые, по его мнению, шли в разрез с моими желаниями, но которые он тем не менее хотел привести в исполнение, до тех пор, пока наконец, видя перед собой совершившийся факт, я уже не могла ничего поделать. То же самое случилось и теперь.

Я не сказала ему ничего, стараясь подавить в себе раздражение.

– Что ты намерена делать? – спросил он меня.

– То, что ты должен бы сделать сам; скажу ему прямо, в каком положении дела, для того, чтобы он отправился обратно.

– Ты забываешь, что я обнадежил его в будущем.

– Ты поступил необдуманно, но это не дает ему права насильно осуществить свои надежды. Он поступил легкомысленно, и сам должен отвечать за последствия, – он, а не мы.

– Мы, однако же, не можем тотчас же отослать беднягу назад.

– Почему же нет, если никто не просил его ехать?

Я чувствовала, как во мне поднималась злоба, и однако я была рада видеть Леопольда в затруднительном положении.

– Впрочем, если ты не хочешь отослать его, в таком случае оставь его у себя. Какое жалованье ты ему обещал?

– Прошу тебя! Я ему писал, что в настоящее время не может быть речи о жалованьи, потому что моя продолжительная болезнь поставила меня в очень затруднительные обстоятельства. Он отлично понял и просит только поселиться у нас. Ты видишь, какой он скромный человек.

– Разве он тебе так необходим?

– О, в настоящее время он мне совсем не нужен.

– В таком случае, не лучше ли отослать его в Берлин? Что ему стоило путешествие?

– Ничего, я ему достал даровой билет.

– Тем лучше, значит! Пусть поскорее уезжает обратно.

– Нет, так нельзя. Это поставит меня в смешное положение. Я хочу предложить тебе следующее: оставим его у нас на несколько дней, он скоро увидит, в каком мы сами положении. И тогда мне будет легче поговорить с ним… предложить ему подыскать себе должность, которая дала бы ему возможность ждать, пока я сам на мели. Ты согласна с этим?

Я согласилась, потому что поступить наоборот не повело бы ни к чему. С другой стороны, мне необходимо было избегать всякого повода к сценам или ссоре, чтобы не мешать ему работать.