Рихард Крафт-Эбинг - Как подчинить мужа. Исповедь моей жизни

Когда пробил последний удар полночи, Леопольд услышал тяжелые шаги по лестнице, приближающиеся к его комнате. Уверенный, что это слуга несет ему письмо, на этот раз несогласное с его желаниями, он уже готов был снять повязку с глаз, когда вдруг раздались три условленных легких и осторожных удара.

Он воскликнул: «Войдите», дверь отворилась, и в комнате послышались те же тяжелые шаги.

Это был мужчина!

В то время, когда мой муж старался подавить в себе разочарование, замечательно благозвучный, но дрожащий от волнения голос произнес:

– Леопольд, где ты, проводи меня, я ничего не вижу.

Мой муж взял протянутую к нему руку и довел незнакомца до дивана, на который они оба сели.

– Сознайся, – произнес голос, – что ты ожидал встретить женщину.

Замешательство от неожиданного появления мужчины очень быстро прошло у Леопольда; он также предвидел и эту возможность, и у него был готовый план в обоих случаях: если это женщина, она будет «Венерой в мехах», если мужчина, то это «грек». Искренне огорченный вначале, что это не женщина, которая всецело занимала его воображение с некоторых пор, он в конце концов был рад, что наконец напал на столь желанного «грека». Он ответил Анатолю:

– Твое последнее письмо заставило меня опасаться этого; ты в самом деле слишком окружаешь себя таинственностью.

– Опасаться? Значит, ты не разочаровался?

Они оставались вместе до четырех часов ночи; Анатоль все время говорил только о любви духовной, бестелесной и сказал, что он никогда еще не касался женщины, что он «чист душой и телом».

Тот, кто говорил это Леопольду, не был юношей, но был мужчина, правда, молодой, но вполне зрелый мужчина, более высокого роста и более сильный, чем Леопольд – и он не знал женщин!

Что это означало?

Мой муж обладал опасным даром красноречия, которое всецело захватывало, хотя и не убеждало того, кого он застигал врасплох.

Это и случилось с Анатолем; к тому же он был очень взволнован во время разговора. Леопольд очень легко овладел его умом и мало-помалу направил его так, как хотел. Он рассказал ему, что женат, что у него очаровательная жена и ребенок, прелестный, как ангел, и что нет ничего приятнее, как быть влюбленным в свою жену после пяти лег супружества. На это тот, растроганный, почти с робостью произнес:

– О, благодарю тебя, ты избавил меня от невыносимого страха.

– Ты красив? – спросил Леопольд.

– Я не знаю.

– Другие находят тебя красивым?

– Я мужчина. Кто может мне это сказать?

– Ты сам. Я чувствую, что ты красив. У кого такой голос, как у тебя, должен быть красив.

– Может быть, я не понравился бы тебе?

– Ты! Ты – мой властелин, мой царь! Но если ты боишься этого, покажись сперва Ванде, моей жене, она знает меня; если она скажет, что я могу видеть тебя, значит, это правда.

Так настаивал один, а другой уклонялся. Наступил час разлуки.

– Прощай! промолвили оба.

В эту минуту мой муж почувствовал горячий поцелуй на своей руке.

Так они расстались.

Леопольд сел на первый поезд, отправлявшийся в Грац.

Переписка снова возобновилась. Теперь и я была в ней замешана. Леопольд послал ему наши фотографии и просил прислать его портрет, но он постоянно откладывал посылку.

Переписка, сопряженная со всевозможными осложнениями, становится утомительной. К тому же все эти экскурсии в бесконечную область фантазии хороши для богатых и праздных людей; когда же приходится бороться с жизненными требованиями, грубая и печальная действительность очень скоро приводит вас обратно к работе и заботам этого мира. Интерес, с которым мой муж относился ко всей этой истории, в конце концов притупился. Он почувствовал, насколько были оскорбительны для нас эти постоянные уверения в любви, сопровождаемые доказательствами полного недоверия. Правда, это недоверие было вполне понятно по отношению к Захер-Мазоху, хотя в этой истории он доказал вполне свою сдержанность. Но так не могло продолжаться бесконечно; мы все время вертелись в заколдованном кругу – моя голова тоже начала кружиться. Я написала Анатолю решительное письмо. Желанный ответ пришел: это было прощание. Долгое, грустное и печальное прощанье на многих страницах.

«Леопольд!

Я отказался от душевного спокойствия, от мирного дружеского счастья, от радостей жизни и света ради обманчивой мечты о твоем чувстве.

Что же я получил за это? Жгучее страдание съедает меня, и терзание от собственных желаний еще более мучит меня от твоих безрассудных упреков.

После долгой борьбы я наконец решился на тягостный, единственный в моей жизни, поступок.

Невероятный страх охватывает меня, когда я задаю себе вопрос, как ты примешь это письмо.

Я прочел письмо Ванды, и каждая ее фраза жгла меня: «Если ты хочешь, чтобы я верила в твою любовь, поступай как мужчина». Целых два дня я боролся с собственным эгоизмом – и победил. В последний раз я обращаюсь к тебе, зову тебя Леопольдом, мой любимый, мое единственное, мое священное сокровище, потому что Анатоль говорит тебе: «Прости!»

Я прекратил всякие сношения с почтой, я не буду получать писем после того, как ты прочитаешь это – не пиши, это будет напрасно. А теперь позволь мне объяснить, как я пришел к этому заключению.

Твое желание видеть меня неосуществимо. Ты будешь вечно мучиться, и чтобы не причинять мне страдания, будешь молчать. Ты – из-за меня! О, возможно, что я не стою этого. Возможно также, что произойдет то, о чем говорит Ванда: ты отойдешь от меня, и мы потеряем друг друга. А теперь, прекращая наши отношения, я убежден, что ты будешь любить меня вечно, как я тебя! Да, Леопольд, как я люблю тебя! Так как я навеки твой. А наше недолгое счастье? Смотри на него, как на чудную небесную мечту, как на дивное предсказание вечного блаженства.

В этом телесном мире не существует духовной любви: ты сам не можешь выдержать ее, может быть, и я также. Я хочу быть человеком; я исполню мое назначение, мой долг, и жизнь пройдет. Кто же может помешать моему блаженству с тобой? Не считай меня за экзальтированного больного, я не таков; но мог ли я расстаться с тобой, если б у меня не было хоть луча надежды, если б я не предвидел вечности.

Я еще раз говорю тебе это, чтобы ты вполне понял меня. Это в последний раз! Но тебе принадлежит все: мои мысли, чувства, нежные слова любви, которые отныне останутся в моей душе, – сокровище, до которого не коснется ничья рука, кроме твоей. Я считаю себя сильным и мужественным, но во мне столько нежности – может быть, даже слишком, много для мужчины в момент такого тяжелого отречения.

Ты не можешь, ты не должен забыть меня, Леопольд, – забыть, что ты всецело принадлежишь мне. Но, умоляю тебя, не поддавайся страданию, которое причинит тебе наша разлука, пусть оно не омрачает твое чудное благородное сердце, пусть моя долгая мучительная борьба не будет напрасна. Думай, верь, что предсказание Ванды осуществилось и что ты отвернулся сам от меня, утомленный духовным, бестелесным общением.