Фредерик Кемп - Берлин 1961. Кеннеди, Хрущев и самое опасное место на Земле

«А что, если мы не найдем его?» – спросил Сергей.

«Будем искать другое, – ответил Хрущев. – Какое-то всегда найдется».

В ответ на подобные сомнения, высказанные Олегом Трояновским, его помощником и советником по внешнеполитическим вопросам, Хрущев, перефразируя Ленина, объяснил, что планирует «ввязаться в бой, а затем посмотреть, что получится».

Спустя несколько дней после Дня благодарения, во время одной из самых примечательных встреч советского лидера и американского политического деятеля, Хрущев ясно дал понять, что в данный момент его берлинский ультиматум призван больше для привлечения внимания президента Эйзенхауэра, чем для решения вопроса относительно изменения статуса Берлина.

Хрущев пригласил в свой кабинет в Кремле сенатора от Миннесоты Хьюберта Х. Хамфри; это была самая долгая из бесед, которые советский лидер имел с кем-либо из американских официальных лиц и политических деятелей. Хотя намечалась всего часовая встреча, их переговоры, начавшись в три часа дня, закончились ближе к полуночи.

Хрущев, выставляя напоказ свои знания Америки, рассуждал о политической жизни Калифорнии, Нью-Йорка и родного штата Хамфри, Миннесоты. Он пошутил относительно «нового Маккарти» – не антикоммуниста Джозефа, а левоцентристского конгрессмена Юджина, который позже будет баллотироваться на пост президента. Хрущев поделился с Хамфри секретом – «этого не знает ни один американец», – рассказав об успешных испытаниях советской водородной пятидесятимегатонной бомбы. Он также рассказал о разработке ракеты дальности 13 тысяч километров, которая могла быть подготовлена к старту всего за несколько минут и легко доставала до США.

Когда Хамфри по просьбе Хрущева сказал название своего родного города, советский лидер вскочил со стула, подбежал к висевшей на стене карте и обвел синим карандашом Миннеаполис – «это чтобы я не забыл приказать не трогать этот город, когда они выпустят ракеты по США». Хрущев поразил Хамфри как человек не слишком уверенный в прочности своего положения, «который поднялся из бедности к богатству и власти, но не слишком уверен в себе и в своем новом положении».

Рассказывая на следующий день о своей встрече послу Томпсону, чтобы американский посол мог передать этот разговор президенту Эйзенхауэру, Хамфри подчеркнул, что Хрущев не меньше двадцати раз возвращался к берлинскому вопросу и ультиматуму, который, по словам советского лидера, появился после «многомесячных раздумий». Хамфри пришел к заключению, что главная цель их восьмичасовой беседы – настоящего марафона – заключалась в том, чтобы «произвести на него впечатление советской позицией по Берлину и передать его [Хрущева] слова и мысли президенту Соединенных Штатов».

Для описания Берлина у Хрущева был целый арсенал метафор. Западный Берлин, сказал Хрущев, это кость в горле Советского Союза, и он хочет вытащить эту кость, сделав Берлин «свободным городом», демилитаризованным, под наблюдением представителей Организации Объединенных Наций. Хрущев, чтобы убедить Хамфри, что он не пытается обмануть Соединенные Штаты, подробно рассказал, как лично приказал вывести советские войска из Австрии в 1955 году, тем самым обеспечив ее нейтралитет. Хрущев сказал Хамфри, что он убедил министра иностранных дел Молотова, что советские войска были бы нужны в Австрии только в том случае, если бы он хотел расширяться в западном направлении, но он не хотел этого делать. Так, по его словам, «Австрия стала нейтральной, и был уничтожен источник конфликта».

По его мнению, поведение Советов в Австрии должно послужить Эйзенхауэру и как образец для Западного Берлина, и как ручательство относительно будущего. Вот почему, сказал он, Соединенным Штатам, Великобритании и Франции нет необходимости оставлять войска в Берлине. «Зачем вам двадцать пять тысяч солдат в Берлине, если вы не хотите вести войну? – спокойно сказал он. – Почему вы не выдергиваете этот шип? Свободный город, свободный Берлин, возможно, поможет растопить лед между СССР и США».

Хрущев убеждал Хамфри, что, решая берлинскую проблему, он и Эйзенхауэр могут улучшить личные отношения и вместе достигнуть исторической оттепели в холодной войне. И если американскому президенту не понравилось что-то в его берлинском плане, сказал Хрущев Хамфри, то он готов рассмотреть встречные предложения. Хрущев сказал, что готов принять любые альтернативные предложения от Эйзенхауэра, за исключением предложений об объединении Германии и «ликвидации социалистической системы в Восточной Германии».

Быстрые переходы Хрущева от обольщения к угрозам напомнили Хамфри, как методом попеременного погружения ног в горячую и холодную воду лечили его отца от ознобления в Южной Дакоте. «Наши солдаты там не прохлаждаются, наши танки там не для того, чтобы указывать вам путь к Берлину. Мы всерьез беремся за дело», – сболтнул Хрущев. И тут же глаза советского лидера увлажнились, когда он со слезами в голосе заговорил о гибели сына во Второй мировой войне и своих нежных чувствах к президенту Эйзенхауэру. «Мне нравится президент Эйзенхауэр, – сказал Хрущев Хамфри. – Мы не желаем зла Соединенным Штатам и Берлину. Вы должны убедить в этом президента».

Эйзенхауэр, как и надеялся советский лидер, ответил на берлинский ультиматум Хрущева. Он предложил провести встречу министров иностранных дел четырех держав в Женеве, на которой в качестве наблюдателей будут присутствовать представители Восточной и Западной Германии. Хотя переговоры закончились безрезультатно, Эйзенхауэр предложил Хрущеву стать первым советским руководителем Коммунистической партии, посетившим Соединенные Штаты.

Хрущев поздравил себя, рассматривая желание Эйзенхауэра принять его в логове капиталистов как «конкретный результат берлинского давления, которое он оказал на западные державы».

Он полагал, что наконец-то добился уважения у Америки к себе и своей родине, то, чего он так сильно жаждал.

По мере приближения даты отъезда в Америку все более возрастала тревога Хрущева, опасавшегося, что принимающая сторона планирует «провокацию» сразу по прибытии его в Америку или во время посещения. Этим, в свою очередь, как доказательством, что его визит в Соединенные Штаты был неподготовленным и пагубным с точки зрения интересов Советского Союза, могут воспользоваться его соперники, которых заставили замолчать, но не одолели.

Вот почему Хрущев меньше думал о том, как он будет вести переговоры в США о будущем Берлине, а был больше занят тщательным изучением каждой детали своего визита, чтобы обезопасить себя от нанесения так называемого «морального вреда». Хотя Хрущев был лидером коммунистов, якобы представлявших авангард пролетариата, представители советской стороны потребовали, чтобы его принимали с той же помпой и почетом, с какими принимают глав западных государств.