Михал Огинский - Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1

Именно с этой поездкой связаны мои воспоминания, которые никогда и ни при каких обстоятельствах не дадут угаснуть чувствам любви и преданности, родившимся тогда у меня к Александру.

Императора сопровождали его адъютанты граф Ливен, князь Волконский, граф Кочубей и господин Новосильцев. В Минске царю представили меня вместе с высшими чинами губернии. Когда я благодарил Александра за позволение оказать ему почтение здесь, у себя на родине, где не был целых восемь лет, находясь в эмиграции, он со слезами умиления воскликнул: «Как? Вы восемь лет провели вдали от родины?..» И по выражению его лица я догадался, что он доволен, что смог вернуть семье и соотечественникам человека, вынужденного по политическим причинам так долго скитаться на чужбине.

На обеде у минского губернатора говорили о научных учреждениях Англии, о крупнейших астрономических обсерваториях в Европе, о знаменитых ученых и художниках. Реплики императора красноречиво свидетельствовали, что он хорошо разбирается в вопросах науки и искусства.

Встал вопрос о неприкосновенности жилища иностранных дипломатов в Риме, где преступники укрылись от полиции в резиденции одного зарубежного представителя. Император был возмущен такой привилегией, которая, по его словам, противоречит всем принципам морали и справедливости. Он добавил, что не потерпит, чтобы российские дипломаты пользовались такими преимуществами за границей.

Когда речь зашла о Константинополе, граф Кочубей, видя доброе расположение императора ко мне, поинтересовался, знает ли Его Величество о том, что я находился в этом городе под чужим именем как представитель польских патриотов в те годы, когда он был там послом России?.. Глядя мне прямо в глаза, Александр улыбнулся и сказал, что, конечно же, осведомлен об этом, и тут же спросил, куда я отправился после Константинополя? Я ответил, что из Константинополя мой путь лежал в Париж, где мне хотелось удостовериться в том, о чем я знал из газет и не очень внятных донесений. События, происходящие тогда во Франции, вызывали во мне восхищение. Эпоха террора стала историей, и я был убежден, что французская революция несет человечеству огромную пользу… По прибытии во Францию я понял, в каком ложном свете мы порой воспринимаем явления и факты, когда судим о них издалека. В 1797 году это уже был совсем другой Париж, чем я его себе представлял.

Император стал серьезнее и сказал: «Вы совершенно правы, говоря, что мы нередко ошибаемся, когда смотрим на вещи глазами других людей и не воспринимаем события сами в непосредственной близости от них. Однако не следует впадать в другую крайность и осуждать, отбрасывать все, что не получило успеха. Необходимо использовать чужие ошибки и стараться избегать их. Никогда нельзя терять из виду то, что может привести к общему успеху».

Ничто не могло сравниться с моим изумлением и восхищением, когда я услышал эти слова, которые так хорошо выражали величие души и возвышенность чувств Александра.

На балу император танцевал со всеми присутствующими дамами. В какой-то момент он подошел ко мне и сказал: «Я с удовольствием замечаю, что предрассудки начинают рассеиваться в этих краях. Вот уже и мещанкам находится место в дамской элите. В моих немецких провинциях в Ливонии и Курляндии такое происходит давно. Но для меня стало приятным сюрпризом, что прогресс цивилизации дошел и до Минской губернии, где, как и в вашей стране, так сильно держались за старые предрассудки».

Мне казалось, что все это происходит во сне, и мне ничего не оставалось, как признать, что ни один монарх кроме Александра не сможет дать своим подданным счастья и заслужить их любовь и признательность.

Я сопровождал императора в его поездке в Могилев и Витебск. Обедал с ним. Бывал на балах и празднествах в его честь и собственными глазами видел, с каким восторгом его встречают люди всех сословий.

Покидая Витебск, император посадил к себе в карету генерала-от-инфантерии, военного губернатора Белой Руси Римского-Корсакова, который проехал с царем до первой почтовой станции. Вернувшись, генерал разыскал меня и сообщил, что император много рассказывал ему обо мне и высказал самое благосклонное суждение о моей особе. Римский-Корсаков, с которым я впоследствии подружился, дал мне совет ехать в Петербург, где, как он уверял, я смогу получить достойное место и пользоваться полным доверием императора.

Меня глубоко тронуло искреннее стремление генерала изменить мою жизнь и судьбу. Но я уже принял окончательное решение полностью отойти от общественных и государственных дел. Они перестали привлекать меня после того, как я потерял родину, которой мог бы послужить. Я вернулся в свою деревню и оставался там до самого конца 1806 года.

За эти четыре года пламя войны, на какое-то время притушенное мирным процессом, вновь разгорелось в Европе. Изменения в правительстве Франции расшатывали политическую систему всех европейских государств.

Бонапарт прекрасно сознавал стратегическую важность сохранения за собой острова Санто-Доминго, население которого сбросило иго Французской республики, и поэтому послал туда тридцатитысячную армию под командованием генерала Леклерка. Ее главной задачей являлось восстановление французского владычества на острове. В числе солдат и офицеров этой армии было немало поляков. Экспедицию постигла горькая участь: в условиях нездорового климата почти все воины погибли. Там нашли свою смерть и многие мои соотечественники. Особую скорбь в моей душе вызвала гибель генерала Яблоновского, которого я уже упоминал несколько раз.

6 мая 1802 года принятый по предложению Трибуната сенатус-консульт объявил о назначении Бонапарта консулом на десятилетний срок. 2 августа того же года Сенат сообразно решению Трибуната и Законодательного корпуса с согласия народа, опрошенного посредством всеобщей подачи голосов, провозгласил Наполеона пожизненным консулом.

26 августа 1802 года остров Эльба, а 11 сентября Пьемонт были присоединены к Франции. 9 октября Бонапарт занял Парму. 21 октября тридцатитысячная французская армия вступила в Швейцарию.

Такие действия Франции ускорили разрыв отношений с Англией. 13 мая 1803 года английский посол Витворт покинул Париж. Через год, 18 мая 1804 года, Наполеон Бонапарт был провозглашен императором, и папа Пий VII 2 декабря приехал в Париж на ритуал его коронации.

Одной из первоочередных забот Наполеона в ту пору было создание новых республик по образцу империи. И начал он с Италии. Приняв депутацию Цизальпинской республики, которая решила восстановить наследственную монархию в пользу нового императора французов, Бонапарт завладел этим королевством и 26 мая 1805 года в Милане получил железную корону. Своего приемного сына Евгения де Богарне он назначил вице-королем Италии.