Джерри Койн - Вера против фактов: Почему наука и религия несовместимы

Скоро мы убедимся, что наука давно справилась с этим образцом телеологии Уоллеса, но идея об излишней сложности человеческого мозга никуда не делась. Ее же, кстати говоря, продвигает Плантинга. Он утверждает, что, поскольку эволюция не в состоянии объяснить нашу способность к сложной математике и физике, то эти качества также исходят от Бога:

Эти способности далеко превосходят все, что требуется сейчас для репродуктивной формы, и еще дальше – все, что требовалось для репродуктивной формы в далеком прошлом на равнинах Серенгети. Такого рода способности и интересы в плейстоцене принесли бы крайне мало адаптивной пользы. Более того, в силу фактора занудности они были бы настоящей обузой. Какая доисторическая дама заинтересовалась бы мужчиной, который, вместо того чтобы бегать за добычей, думал бы о том, может ли множество равняться по модулю своему булеану?

Этот пассаж, написанный через 140 лет после Уоллеса, странно напоминает его высказывания.

Но за время, разделяющее Уоллеса и Плантингу, мы многое узнали об эволюции, и сегодня наш переусложненный мозг не представляет загадки для науки. Разумеется, утверждение о том, что человеческий мозг не был сформирован эволюцией для будущих нужд, верно. Это и правда невозможно в рамках натуралистической теории, и Плантинга тоже прав, когда говорит, что математика никак не повысила бы репродуктивную форму наших дописьменных предков. Но как только мозг достиг определенной степени сложности – а он должен быть достаточно сложным, чтобы овладеть языком и навыками жизни в группах охотников-собирателей, – он стал выполнять новые задачи, и эта способность никак не связана с эволюцией. Точно так же компьютер, созданный для выполнения определенных задач, может, когда его структура становится достаточно сложной, делать вещи, о которых его создатель даже не задумывался.

Чтобы вы не думали, что это всего лишь предвзятое суждение с моей стороны, имейте в виду, что подобные явления наблюдаются у многих животных. Вороны, к примеру, могут пользоваться разумом для решения сложных головоломок, придуманных людьми (конечно, успех должен вознаграждаться чем-нибудь вкусненьким). Попугаи умеют имитировать человеческую речь и даже оперные арии, а лирохвост – визг бензопилы и автомобильную сигнализацию. Эти таланты – побочный результат навыков, приобретенных для жизни в дикой природе. Вообще, видам часто приходится решать новые проблемы, никогда не встречавшиеся им прежде. Взять хотя бы знаменитых британских лазоревок, которые в 1920-е гг. научились открывать молочные бутылки, которые принято было оставлять на крыльце, и выпивать сверху сливки. Шимпанзе научились колоть орехи камнями, ловить термитов, опуская в гнезда пожеванные травинки, и набирать питьевую воду, делая для этого из пережеванных листьев губки.

Ни один из описанных вариантов поведения не может быть непосредственным результатом естественного отбора; все они – побочный эффект развития других свойств мозга и тела, закрепившихся, вероятно, в его результате. Если считать человеческий мозг переусложненным, то из этого следует, что мозг других животных, включая и наших ближайших родичей, также переусложнен. И это проблема не для биологии, а для теистов, которые утверждают, что исключительно человеческий мозг был намеренно переусложнен Богом, – вероятно, для того, чтобы познать этого Бога и поклоняться ему.

Прежде чем мы оставим эту тему, стоит отметить, что наука – лучший способ подправить наши ложные представления: о том, что раскрученный мяч улетит по спирали, а солнце буквально встает и садится. Тщательная перепроверка и сомнение, пронизывающие науку, а также сложные инструменты, изобретенные для дополнения наших органов чувств, – все это средства, придуманные специально для проверки наших представлений о мире и определения, какие из них истинные, а какие – ложные.

Одна из самых распространенных претензий примиренцев и критиков «сциентизма» – излишне высокой, как утверждается, оценки роли естественных наук, о которой мы поговорим чуть позже, – заключается в том, что наука не обладает монополией на поиск и познание истины. Фрэнсис Коллинз в книге «Язык Бога. Ученый представляет доказательства в пользу веры» утверждает, что «наука – не единственный путь познания». В следующем предложении он дает собственный альтернативный вариант: «Духовное мировоззрение дает нам другой способ отыскания истины».

Но эти «иные способы познания», как их обычно называют, включают в себя не только духовность и религию. Среди других кандидатов на эту роль – гуманитарные и социальные науки, искусство, музыка, литература, философия и математика. Весь спектр «иных способов» превозносится не только адептами гуманитарных наук, защищающими свои владения, но и теистами, которые хотят использовать свои «способы познания» – веру, догму, откровение, Писание и авторитет – для подкрепления собственных утверждений о божественном.

Я попытаюсь доказать, что там, где эти дисциплины способны выдавать реальные знания, они делают это лишь в той степени, в какой их методы включают то, что я бы определил как «науку в широком понимании»: ту же комбинацию сомнения, здравого смысла и эмпирических экспериментов, которой пользуются и адепты естественных наук. Экономика, история и социология, к примеру, точно способны вырабатывать знания. Но религия не относится к этой категории, поскольку ее «способы познания» ничего не сообщают нам наверняка.

Чтобы оценить любые из этих претензий, нужно сначала определить понятия «истина» и «знание», что может оказаться непростым делом, поскольку эти концепции исторически запутаны в философских противоречиях. Еще раз обратимся к Оксфордскому словарю английского языка, определения которого соответствуют общеупотребительной лексике. «Истина» – это «соответствие факту; согласие с реальностью; точность, правильность, достоверность (заявления или мысли)». Поскольку мы обсуждаем факты о Вселенной, я использую слово «факты» в смысле «научных фактов» Стивена Джея Гулда: те, что «подтверждены в такой степени, что было бы неправильно отказать им в условном признании». Обратите внимание: оба эти определения подразумевают использование независимого подтверждения – необходимого ингредиента для определения, соответствует ли что-то реальности, – и общего согласия, при котором любой разумный человек, знакомый с методом исследования, признает его результаты. Мормоны подтверждают достоверность своих догматов откровением и авторитетом, однако все остальные, включая и адептов других религий, не признают истинности этих утверждений. Дело в том, что не существует общепризнанных наблюдений, которые подтверждали бы догмы мормонов. А значит, они не могут считаться истиной (научной или любой другой). Наконец, «знание» – это просто общественное признание фактов; как говорит об этом словарь, «постижение факта или истины сознанием; ясное и определенное восприятие факта или истины; состояние или условие знания факта или истины». Истина может существовать, не будучи признанной, но по мере постижения она становится знанием. Аналогично, знание не будет знанием, пока не опирается на факты, так что «частное знание», полученное через откровение или догадку, не есть настоящее знание, поскольку не подкреплено принципиально важными ингредиентами – проверкой и общим согласием.