Карен Армстронг - Поля крови. Религия и история насилия

В 270 г. (год рождения Константина) 18-летний египтянин по имени Антоний вошел в храм. Нелегкие мысли одолевали его. Он унаследовал от родителей крупный участок земли, но ощущал богатство как бремя. Надо было заботиться о сестре, жениться, завести детей и трудиться остаток жизни, чтобы содержать семью. Над Египтом всегда нависала угроза голода – ведь бывало, что Нил не разливался, – и большинство людей считали неустанную борьбу за жизнь неизбежной {756}. Но ведь Иисус заповедал: «Не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться» {757}. Антоний также помнил, что первые христиане продавали имущество и отдавали вырученные деньги бедным {758}. Так размышляя, он вошел в храм и услышал, как священник читает слова, сказанные Иисусом богатому юноше: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах» {759}. Антоний немедленно продал имущество и устремился к свободе и святости, которая станет контркультурным вызовом и христианизированному римскому государству, и обмирщенному имперскому христианству. Подобно другим монашеским общинам, о которых мы говорили, ученики Антония попытаются создать образец эгалитарного и сострадательного общества.

Первые 15 лет Антоний, как и другие аскеты, жил на краю деревни. Затем он ушел к гробницам на краю пустыни, а в конце концов углубился в пустыню дальше других монахов и годами жил в заброшенной крепости неподалеку от Красного моря, пока с 301 г. у него не стали появляться ученики {760}. На просторах пустыни Антоний обрел спокойствие и понимание тщеты земных забот {761}. Когда-то апостол Павел говорил, что христиане не должны жить за чужой счет {762}, и египетские монахи либо трудились поденщиками, либо продавали продукцию на рынке. А еще у Антония был огородик, позволявший угощать гостей: какой же монах без благожелательности и готовности делиться! {763}

Для египетских крестьян такой уход от мира (анахоретство) означало освобождение от социально-экономических трений. Третий век ознаменовался кризисом в отношениях между сельчанами. Среди крестьян были и зажиточные люди, однако злобные и скорые на расправу. Лишь налоговое бремя, распределяемое на всю деревню, и необходимость сотрудничать в пору половодий Нила, вынуждали их к нежелательной близости с соседями {764}. Любой успех порождал зависть. Один крестьянин объяснял: «Хотя у меня много земли и я занимаюсь ее обработкой, я не связываюсь ни с кем в селе сверх того, что нужно для жизни» {765}. Когда соседские отношения становились невыносимыми, люди иногда перебирались на край деревни {766}. Однако, когда христианство появилось в египетских селах (конец III в.), уход от мира стал не выражением обиды на соседей, а позитивным выбором жить по Евангелию. Такой образ жизни стал желанной и важной альтернативой оседлой жизни с ее сварами и скукой. Монах жил один (мóнос), взыскуя «свободу от забот», заповеданную Иисусом {767}.

Подобно отшельникам былых времен, монахи развивали контркультуру, отказавшись участвовать в аграрной экономике и обличая ее насилие. Конечно, с подвижничеством сразу начинались и тяготы {768}. Поначалу, объяснял величайший из отшельников, его пугала мысль «о долгой старости, немощи рук, неспособных уже трудиться, будущем голоде и болезнях, скорбных тяготах бедности и о том, сколь постыдно принимать от других все необходимое» {769}. Однако величайшей задачей было избавление от жестоких импульсов, таящихся в глубинах человеческой души. Эти усилия монахи называли борьбой с бесами. Мы обычно думаем, что это были сексуальные искушения. Однако тема секса интересовала их меньше, чем нас: скажем, женщин египетские монахи часто избегали, поскольку те ассоциировались с неприятным экономическим бременем {770}. Значительно опаснее, чем секс, для этих египетских крестьян – кстати, весьма язвительных – был «бес» гнева {771}. Монах не должен поддаваться провокации и вести себя агрессивно. Один отшельник говорил, что грубая речь не извинительна, даже если твой брат вырывает твой правый глаз и отсекает твою правую руку {772}. Лицо не должно быть сердитым, и недопустимы нетерпеливые жесты {773}. Монахи непрестанно размышляли о евангельской заповеди возлюбить врагов, тем более актуальной, что у большинства были недоброжелатели в общине {774}. Евагрий Понтийский (ум. 399 г.), один из самых авторитетных монашеских учителей, используя Павлово учение о кеносисе, наставлял монахов избавить сознание от гнева, алчности, гордыни и тщеславия, разрывающих душу на части, и открыть сердце людям. Следуя этим заповедям, многие монахи сумели преодолеть агрессивность и достичь внутреннего мира, что они воспринимали как возвращение в Эдемский сад, где люди жили в гармонии друг с другом и с Богом.

Монашеское движение быстро разрасталось. Видно, многих тяготила крепнущая связь христианства с империей. К концу V в. уже десятки тысяч монахов обитали возле Нила, в пустынях Сирии и Египта, Месопотамии и Армении {775}. По словам Афанасия, они создали духовный град в пустыне, альтернативу мирскому граду с его налогами, эксплуатацией и военной агрессией {776}. В отличие от аристократов, живших за счет других людей, монахи обеспечивали себя сами, довольствуясь малым, а любые излишки отдавая нищим. Вместо Pax Romana , который держался на военном насилии, они культивировали тишину и избавляли сознание от гнева, насилия и ненависти. Об Антонии, как и об императоре Константине, говорили, что он был «словно бог земной», однако он правил добротой, а не принуждением {777}. Вообще монахи мыслились как новые «друзья Божьи», которые достигли величия смирением и отказом от мирских благ {778}.

После Никейского собора некоторые христиане разочаровались в императорах. Они-то надеялись, что христианский Рим станет утопией, которая покончит с жестокостью и насилием имперского государства, а вместо этого римская воинственность проникла в Церковь. Константин, его сын Константин II (337–361 гг.), а также их преемники, продолжали добиваться единомыслия, при необходимости используя насилие. Жертвы называли их «гонителями». Поначалу доставалось сторонникам Афанасия, но Константинопольский собор 381 г. сделал никейское понимание христианства официальной религией империи, и пострадали уже ариане. Официальных казней не было, но до убийств дело доходило, когда солдаты врывались в храмы, чтобы прекратить еретическое собрания. Все чаще обе стороны жаловались не столько на богословские ошибки оппонентов, сколько на их жестокость. Поначалу, когда Афанасий был еще в милости у императора, ариане сетовали на его «жадность, агрессивность и непомерные амбиции» {779}, обвиняли в «насилии», «душегубстве» и «убийстве епископов» {780}. Со своей стороны, никейцы живописали грохочущее оружие и сверкающие мечи имперских легионов, которые били их дьяконов и топтали ногами молящихся {781}. Обе стороны подробно описывали, как глумились солдаты над девами {782}, а своих погибших собратьев считали мучениками. История мученичества стала еще актуальнее в краткое, но драматичное правление императора Юлиана (361–363 гг.), прозванного Отступником.