Бхагаван Раджниш (Ошо) - Беседы о Гераклите. Тайный смысл древней философии

Недуг делает приятным здоровье,

зло делает приятным добро…

Он становится все более и более трудным. Мы можем даже нехотя согласиться: сказать «хорошо, да, без болезни не будет здоровья», но дальше он говорит, что зло делает приятным добро, Бог становится приятным благодаря Дьяволу, благодаря грешникам так прекрасны святые. Если грешники исчезнут, исчезнут и святые. Если же есть настоящий святой, он неизбежно должен быть также и грешником. Для этого существуют только две возможности. Я становлюсь святым, а ты становишься грешником. Это то, чем занимаются религии. Просто разделение труда – ты выполняешь работу грешника, а я делаю работу святого. Но в лучшем мире, в мире, более ориентированном на Логос, а не на логику, хорошо ли заставлять кого-то другого быть грешником, а себя заставлять быть святым? Хорошо ли быть святым за счет кого-то другого? Нет. Тогда в лучшем мире святой также будет и грешником. Конечно, он будет грешить очень свято, это так, это становится все труднее. Тогда он будет похож на Гурджиева: одновременно и грешник, и святой.

Гурджиев – это поворотная точка в истории человеческого сознания. После Гурджиева представление о святости должно быть совершенно иным, оно не может оставаться прежним, старым. Гурджиев стоит на повороте, после которого должен возникнуть новый святой. Поэтому Гурджиева сильно недопонимали, потому что существовали убеждения, что святой должен быть святым, а он был и тем, и другим… Это было трудно понять: «Как человек может быть и тем и другим? Либо он святой, либо грешник». Поэтому о Гурджиеве ходили различные слухи. Некоторые полагали, что в нем было больше дьявольского, чем в ком-либо другом, что он был посланником дьявола. Некоторые считали его величайшим мудрецом из всех когда-либо родившихся. Он был и тем, и другим, и слухи обоих типов правдивы, но и лживы тоже. Последователи думают, что он был мудрецом и пытаются скрыть греховную часть, потому что не могут постичь, как он мог быть и тем, и другим. Поэтому они лишь говорят, что это были только слухи, что это утверждают те люди, которые не понимают. Также есть его противники. Они не могут поверить в его мудрую часть, говоря: «Как такой грешник может быть святым? Невозможно! Обе эти части не могут соединяться в одном человеке». Но в этом вся суть – они обе сосуществуют в одном человеке.

Вы можете сделать только одно: можете подавить одно и изображать другое. Вы можете подавить одно в бессознательном, а другое вынести на поверхность, но тогда ваш святой будет очень поверхностным, а ваш грешник будет скрываться очень и очень глубоко внутри. Либо вы можете сделать прямо противоположное: вынести грешника наверх и подавить святого – этим занимаются преступники. Единственная возможность сделать это – подавить грешника в себе, но этот грешник будет на кого-то воздействовать в другом месте, потому что мы едины.

Гераклит говорит: «Личный разум фальшив». Мы суть одно. Сознание – это сообщество, мы существуем в одной сети. И если я подавлю грешника в себе, то этот грешник всплывет где-то в более слабом звене. Рам – святой, тогда грешник всплывает в Раване. Они едины, это одно явление. Иисус – святой, тогда Иуда, его ученик, который любил его больше всех, становится грешником.

Святые ответственны за грешников, а грешники помогают святым быть святыми.

Но это не хорошо. Если я подавляю что-то в своем сознании так глубоко, что это проникает в коллективное бессознательное… потому что ум таков: сознательный ум – лишь первый слой, который выглядит индивидуальным, кажется личным. Есть и более глубокий слой подсознания, он тоже имеет некий оттенок личного, потому что находится в такой близости от сознательного ума. И есть третий слой коллективного бессознательного, который совсем не является личным, он общий и, на самом деле, вселенский.

Поэтому если я что-то подавляю, тогда сначала это проникает в мое подсознание и создает мне проблемы. Если я подавляю по-настоящему глубоко и буду продолжать подавлять, буду использовать приемы и уловки, чтобы подавить так сильно, что оно просто выпадет из моего подсознания и начнет двигаться в коллективное бессознательное, тогда где-то кто-то, какой-то слабовольный человек, получит это. Из-за того, что я так сильно подавляю, где-то оно неизбежно всплывет на поверхность. Тогда я – Рам, а кто-то становится Раваной. Тогда я – Христос, а кто-то становится Иудой. На днях один из присутствующих здесь саньясинов написал мне письмо, в котором говорится: «Вы – Иисус, а я – Иуда». Но я могу ответить ему, что это невозможно, я – оба. С Христом это было возможно, со мной – нет. Я не допускаю такой возможности.

Что за представление о святом, в таком случае, у меня в уме? Святой, который не подавляет противоположное, но использует его, который не противится ничему, но создает новый порядок вещей. В этой более высокой гармонии даже зло становится добром. В такой гармонии святой использует даже бракованные детали. Великое искусство – быть обоими. Это величайшее искусство, потому что тогда вы вынуждены искать скрытую гармонию в противоположностях. Тогда вы – ни то ни другое, но оба. Даже яд можно использовать как эликсир, но в таком случае вам придется быть очень и очень осторожными. Нужна большая осознанность, чтобы использовать яд в качестве эликсира, чтобы использовать зло как добро, Дьявола – как Бога. Это то же, что Гераклит подразумевает под скрытой гармонией. Он говорит:

Недуг делает приятным здоровье,

зло делает приятным добро,

голод – насыщение, усталость – отдых.

Нет разницы – быть живым или мертвым,

…добро и зло, болезнь и здоровье, грешник и святой.

Нет разницы – быть живым или мертвым,

бодрствующим или спящим, молодым или старым.

Один аспект сменяет другой,

а тот вновь возвращается к предыдущему,

внезапным неожиданным переходом.

Это колесо – инь и ян, добро и зло, мужское и женское, день и ночь, лето и зима. Это колесо, все движется, одно сменяет другое и возвращается снова. Это вечное повторение.

Оно распадается,

а затем снова сливается воедино.

Мы уже раньше встречались, теперь мы встречаемся вновь. Мы уже встречались! Потом природа распадается, затем снова сливается воедино. Таково значение первого фрагмента: «В одни и те же реки мы входим и не входим». Мы снова встречаемся, но мы – уже не те. Мы раньше встречались…

Эта идея охватила одного из величайших гениев прошлого века – Фридриха Ницше. Она настолько завладела им, что он совершенно сошел с ума – идея повторения, вечного повторения. Он говорит, что все случалось ранее, случается теперь, случится снова… не в точности то же самое, но все-таки то же. Кажется весьма странным, если подумать, что вы уже много раз слушали меня раньше и слушаете снова. Это выглядит причудливо, странно, вам некомфортно от самой этой идеи. Но это так, потому что природа собирает людей, потом разъединяет, чтобы потом снова соединить.