Бхагаван Раджниш (Ошо) - Нравственное, безнравственное, вненравственное. Что правильно, а что нет?

Как-то я остановился в городе Джаландхар в Пенджабе. Утром, когда я совершал прогулку, я проходил мимо дома, в котором у сикхов был небольшой храм – это был дом очень богатого человека, из тех, кто может себе позволить построить храм. Это был прекрасный мраморный храм, небольшой храм, в котором они хранят Гуру Грантх Сахиб, их священную книгу. С этим все нормально. Там лежала священная книга, но рядом со священной книгой находились зубная паста, щетка и кувшин, наполненный горячей водой, потому что была зима.

Я спросил у хозяина:

– Что это такое? Я могу понять – храм, могу понять – Гуру Грантх Сахиб…

На самом деле, использование слова сахиб приравнивает книгу к человеку. Слово сахиб не используется по отношению к вещам, оно используется, только когда вы выражаете кому-то уважение. В Индию оно пришло вместе с британцами. Они были господами, и индийцы стали называть их сахиб . Это очень старое слово, но сахиб означает «очень уважаемый человек» – никто не называет книгу сахиб . Но сикхи называют свою книгу Гуру Грантх Сахиб : «гуру» означает «учитель».

Десятый гуру сикхов провозгласил:

– Я – последний гуру, отныне и навсегда учителем будет книга, в которой собраны высказывания всех десяти мастеров, в том числе и его, последнего гуру. Теперь больше не будет никаких учителей, кроме этой книги.

Итак, гуру означает «учитель», грантх означает «собрание» – потому что книга написана не одним человеком, но содержит высказывания десяти человек, то есть, представляет собой сборник, собрание. И тогда сахиб означает «достопочтенный, уважаемый учитель».

Я сказал:

– Я могу понять, что вы с уважением относитесь к словам своих учителей, но почему вы держите в храме эту воду, зубную пасту, зубную щетку?

– Вы не знаете наших обычаев, – ответил он. – Учителю утром необходимо пополоскать рот, почистить зубы. Книга…

– Хорошо, – сказал я, – но разве кто-то из ваших десяти учителей знал о зубной щетке и зубной пасте? В то время не было никакой зубной пасты.

– Верно, – сказал он. – Это дань современности.

Пятьсот лет назад зубная паста Binaca?.. И непременно изготовленная в Швейцарии, – когда вы даете что-то гуру, вы даете импортное. Зубная паста Binaca производится также и в Индии, та же компания производит пасту, но когда вы предлагаете гуру, то предлагаете импортную зубную пасту. Иначе вы будете чувствовать себя виноватым, потому что все сикхи так делают. Во время завтрака вы приносите завтрак – и вы знаете, что это для книги! Вы это знаете, вы не слепой. В обеденное время обед… и каждый раз вы уносите все обратно. Книга ничего не ест, но это не имеет никакого значения. Если ваше общество навязывает вашему разуму какую-либо глупость, а вы этого не делаете, вас будет мучить совесть.

Вы должны понять эти два слова: совесть и сознание . Сознание принадлежит вам. Совесть дается обществом. Она навязывается вашему сознанию. Разные общества навязывают вашему сознанию разные идеи, но они все что-то навязывают. А когда вашему сознанию что-то навязано, вы не можете его слышать – оно далеко от вас. Между вашим сознанием и вами стоит плотной стеной совесть, которую общество возвело еще в вашем детстве – и это срабатывает.

До шестнадцати лет я никогда ничего не ел вечером. В доме у джайнов это невозможно. Вам не удастся найти что-либо съестное, потому что после захода солнца уже ничего нет. Если что-то остается, то это отдают нищим, – в доме вы не найдете ничего съестного. Поэтому даже не возникает вопроса о том, чтобы, когда родители лягут спать, пойти на кухню и что-нибудь стащить. Там ничего нет, все равно ничего не найдешь.

И в небольшой деревне никуда не пойдешь поесть, потому что все друг друга знают. Ты не можешь пойти в ресторан, потому что там сразу же скажут: «Что?!» Они могут быть не джайнами, но они знают, что ты джайн. Они скажут: «Значит, ты начал есть по вечерам? Ладно. Завтра увижу твоего отца и все ему расскажу». Поэтому, даже если ты голоден, ничего не поделаешь… До шестнадцати лет я никогда не ел по вечерам.

Когда мне было шестнадцать, вся наша школа отправилась на пикник к близлежащему замку, на очень красивую гору, поросшую джунглями, и я пошел с ними. Все ученики в моем классе, кроме меня, были индуисты или мусульмане. Я был единственным джайном. День был так прекрасен, и там было на что посмотреть и где побродить, поэтому никому не хотелось заниматься приготовлением еды днем. Они сказали: «Поедим вечером». В эту ночь должно было быть полнолуние, и рядом с замком протекала красивая река, поэтому решили: «Поедим вечером». Никто не собирался готовить еду раньше только из-за меня, и я не мог сказать: «Мне нельзя есть вечером». Я подумал, что лучше уж голодать, чем стать посмешищем, потому что все стали бы смеяться и говорить: «Тогда приготовь что-нибудь себе сам!», – а я никогда в жизни ничего не готовил, даже чашки чая не сделал.

Даже сейчас я не могу заварить себе чашку чая. На самом деле, я не знаю, где находится кухня. Я не смогу найти ее, если только кто-то не проводит меня. Я не знаю, где находится кухня в этом доме. И в детстве, в моем собственном доме, конечно, мне не разрешали появляться на кухне. Поэтому я не могу даже приготовить чашку чая. Из-за того, что я общался с мусульманами, индусами и неприкасаемыми, мне не разрешали появляться на кухне. В моей семье говорили: «До тех пор, пока не изменится твой образ жизни…»

Все домашние обычно ели на кухне, а я всегда ел за пределами кухни. Я был просто изгоем, потому что они не могли точно знать, откуда я приходил, с кем разговаривал, к кому прикасался, они понятия об этом не имели. «Либо ты прямо сейчас примешь ванну, и тогда можешь зайти…» Но, в самом деле, сколько раз я должен принимать ванну? В общем, чтобы положить этому конец, я сказал: «Хорошо, чтобы не ссориться каждый день, я буду есть снаружи, меня это вполне устраивает».

Эти ребята на пикнике приготовили действительно прекрасную еду, и она казалась еще лучше оттого, что я был очень голоден… и ее запах… и они начали меня уговаривать: «Никто не скажет твоим родителям, мы обещаем, что никто вообще не станет говорить об этом». С одной стороны, я был голоден, а они так приготовили еду, что она была действительно вкусной. И они уверяли и обещали, и я подумал: «Если все эти люди попадут в ад, из-за чего волноваться? Почему бы мне тоже не отправиться в ад? В самом деле, что я буду делать на небесах безо всех моих друзей? В компании джайнских монахов нет ничего хорошего. Я не люблю их, и им я тоже навряд ли понравлюсь. Вот люди, которых я люблю, и все они попадут в ад, это ясно». Об этом мне говорили с самого начала, – что есть ночью величайший грех.