Патрик Данн - Азы волшебства. Принципы магического взаимодействия с миром

Ямвлиху мы во многом обязаны существованием нынешней западной мистериальной традиции. Его идеи проникли и в христианство. Ямвлих отстаивает ритуал определенного типа, в котором производятся манипуляции с символами божественных сил (физическими объектами), призванные воспроизвести некие архетипические мифологические истории. Так, традиционное жертвоприношение можно истолковать как «инсценировку» мифа об апофеозе – скажем, о самосожжении Геркулеса на костре. Теургист использует физический ритуал, чтобы загрузить свое сознание мифологическими идеями, выраженными в ритуальных действиях. К сожалению, у нас недостаточно информации о том, как выглядел эллинистический теургический ритуал [189]. Но его можно реконструировать на основе того, что мы видим в магических практиках, не относящихся к неоплатонической традиции. Один из примеров – теофагия, практика, работающая в мире мифов и метафор. Теофагия – это ритуализированное поедание бога в символическом или мистическом смысле. Это распространенный ритуал и, как нам кажется, у него не один источник, он возник независимо во многих местах. Возможно, генетически он связан с другим распространенным ритуалом – жертвоприношением. В жертвоприношении предмет (часто пищевая субстанция) ритуально уничтожается (зачастую сжигается) и передается нужному богу. Нередко в качестве жертвы выступают животные, так как они представляют определенную ценность. От сжигания животного до пикника на природе – один шаг, и во многих культурах жертвоприношения превратились именно в нечто подобное. Когда участники церемонии отведывают приготовленной пищи, жертвоприношение превращается в ритуал причастия, в котором боги и люди едят вместе. Тот факт, что не все жертвоприношения включают в себя причастие, может указывать на более позднее добавление данного обряда. Например, древние греки полностью сжигали пожертвование, так что это была искупительная жертва [190]. Причастие не есть теофагия – пища принадлежит богам и людям одновременно, но не отождествляется ни с теми, ни с другими.

Теофагия имеет место, когда верующий явно идентифицирует еду как бога или, по крайней мере, как символ бога. Например, в католическом причастии хлеб отождествляется с Христом: «Сие есть тело мое». В других видах причастия такое отождествление присутствует в различной степени. Например, в ритуале причастия, при котором присутствовал я, священнослужитель предлагал хлеб и вино, поясняя, что они напоминают нам о Тайной Вечере, но символизируют не личность божества, а сообщество, которое собралось во имя этого божества. Таким образом, мы ели абстрактную идею, а не бога. Среди других ритуалов теофагии можно назвать обряд народа йоруба, реконструированный и описанный Яном Фрайзом в книге «Визуальная магия». В этом ритуале жрец молится на чашу с жидкостью и призывает в нее своих богов, затем выпивает жидкость, впуская их внутрь [191].

В отличие от некоторых форм практической магии, разработанных для преодоления бесполезных кодов, эти ритуалы работают в рамках установленных кодов, формируя новые метафорические связи. Код поедания особенно силен. Когда в литературе описывается, как персонажи едят, это означает, что между ними существует какая-то общность. По тому, как протекает процесс принятия пищи, можно предсказать, насколько хорошо эта общность будет работать. Поедание – это еще и акт агрессии, а также акт превращения и присвоения. Когда мы поедаем пищу, она становится частью нас самих, тем, чем мы завладеваем навечно. Поцелуи, оральный секс, улыбка, показывание языка – все эти действия связаны с идеей поедания и превращения. Поедание также разрушает границы между внутренним и внешним. В процессе еды внешнее становится внутренним. В этом отношении поедание действует в рамках метафоры «внешнее – это другой, внутреннее – это я» и способствует включению высшего Иного в собственное «Я».

Сама ритуальная практика может быть разной. Во многих культурах теофагия заключается лишь в обращенной к божеству просьбе войти в пищу, которая будет съедена. В других культурах она сопровождается длинными заклинаниями. В традиционном британском ведьмовстве, разновидности языческой магии, отличающейся от Викки, хлеб и вино «заговариваются» или посвящаются богу и богине соответственно. Они поглощаются и становятся частью верующего. В зависимости от применения ритуала это приобщение может протекать в виде причастия или полномасштабной теофагии [192]. Однако во всех ритуалах есть нечто общее: субстанция, которую собираются поглощать, вербально или символически отождествляется с божеством. Практикующий теофагию принимает пищу ритуальным, осмысленным способом.

Теофагия действует на всех уровнях: символа, кода, метафоры и мифа. Пища как символ соотносится с кодом поедания, связанного с идеями превращения и присвоения. Код способствует созданию метафоры «я есть бог» из метафоры «пища есть бог». И если в мифе о божестве присутствует какой-то элемент апофеоза, какой-то мостик между человеческим и божественным, как в случае с Христом или Дионисом, то метафора связывает нас с этим мифом. Верующий заимствует какое-то качество божества, переживая малый апофеоз. В практической магии цепочка другая: код модифицируют, чтобы изменить расстановку символов. Но эти две операции не так уж сильно разнятся, поскольку верующий без труда может использовать апофеоз для перестройки кодов, которые становятся ему подвластны.

Иногда бывает трудно сформулировать разницу между кодом и, например, метафорой или между метафорой и мифом. На практике границы между этими способами организации символов весьма расплывчаты. Мы можем свести довольно сложную структуру, о которой я рассказывал в данной главе, к трем уровням. Первый – уровень символов, где Х обозначает Y. Второй – уровень кода и метафоры, где мы узнаем, как интерпретировать символы. И третий – уровень мифа и сюжета, который дает нам понять, что означают данные интерпретации. Практикующему магу стоит помнить, что все эти уровни описывают способы организации и обработки информации и что воспринимаемый нами мир, которым мы пытаемся манипулировать при помощи магии, – не что иное, как история, которую материя рассказывает сознанию. Мы можем изменить ее сюжет, возразив материи посредством мифа.

Язык – дверь между телом и сознанием, материей и идеей, но дверь эта выполняет две функции. У Януса, римского бога дверей и ворот, было два лица: одно – смотрящее вперед, другое – назад. Он и открывал и закрывал вход – то же самое делает и дверь. Язык, подобно двери, может открыть нам доступ к самым возвышенным магическим мистериям, тавматургии и теургии. Однако он может и перекрыть нашу способность ясно мыслить или верить в возможность изменения собственной жизни.