Кристин Коннелли - Исцеление от эмоциональных травм – путь к сотрудничеству, партнерству и гармонии

Последствия голода были подобны тем, что оставляет вторжение безжалостного врага, который вырезает большую часть населения, разгоняет уцелевших и забирает все ресурсы и ценности [194].

Психологические последствия голода не столь заметны… Преобладают общая апатия и заторможенность, люди теряют интерес ко всему, что не связано с поиском пищи. Личные и семейные связи деградируют настолько, что родители могут убить и съесть собственных детей; случаи каннибализма известны почти в каждом уголке мира, где когда-либо был голод… Младенцы, дети и старики попадают под удар первыми. Молодежь и взрослые, как правило, сохраняют силы, чтобы отправиться искать пропитание, а вот остальных бросают на произвол судьбы, возможно – умирать… Когда беженцы из голодных районов в поисках еды выходят на дороги или добираются до городов, становится виден полный социальный хаос, царящий в их среде [195].

В начале семидесятых годов в Турции случилась засуха. Источники пересохли и жителям пришлось покидать свои деревни. Людям – их было не меньше тысячи – со всей домашней живностью приходилось постоянно передвигаться, и к тому времени, как мы встретили их, они были в дороге уже несколько месяцев. Чтобы выжить, договаривались о выпасе скота и пользовании источниками в более благополучных деревнях. Часто их прогоняли после положенных по обычаю трех дней выпаса. Так они и жили: приходили в деревню, находили достаточно пищи, чтобы не умереть от голода, и двигались дальше, хотя каждая следующей встреча могла закончиться насилием [196].

В условиях изменения климата мы, возможно, скоро снова увидим, как великая сушь распространяется по планете. Вот, к примеру, слова из доклада Джона Видала о ситуации в Кении в сентябре 2009 года [197]:

Народность боран – это племена кочевников-скотоводов, которые ежегодно преодолевают тысячи миль в поисках воды и пастбищ. После трех лет проливных дождей несколько семей приняли единодушное решение осесть. Еще в апреле они собрали горшки, сковороды и прочий нехитрый скарб, покинули свои хижины из глины и тростника в Бутэ и отправились в последний поход к Йаэбло – деревне полунищих углежогов, выросшей на обочине грязной дороги на Мойалэ. Теперь они снова живут во временных хижинах, на этот раз построенных из ветвей и крытых листами пластика. Выглядят они так, будто пережили землетрясение или наводнение, но на самом деле они – одни из первых пострадавших от глобального изменения климата.

И они – не редкое исключение. От засух страдают миллионы людей в Кении, Сомали, Эфиопии, Эритрее, Судане, Чаде, Буркина-Фасо и Мали; десятки тысяч кочевых пастухов там вынуждены бросать свои стада. «Последняя засуха была самой страшной бедой, что с нами случалась когда-либо, – говорит двадцатичетырехлетний Алима. – Земля полностью высохла. У нас ничего не было, даже воды. Весь скот пал, надеяться было не на что. Раньше такого никогда не было. Поэтому мы решили жить на одном месте, чтобы наша жизнь изменилась, а у детей было образование».

Культурную трансформацию, вызванную великой сушью, называют по-разному: Великим Падением, переходом от эгалитарной культуры к доминаторской, переходом от матриархата к патриархату. Риан Айслер в книге «The Chalice and the Blade» («Чаша и клинок», М.: Древо Жизни, 1993) сосредоточивается на вопросах иерархии и гендерных отношений на Ближнем Востоке и в Юго-Восточной Европе. Земледельческие цивилизации она описывает как демократические, справедливые, дающие возможность развиваться, не сталкиваясь со страхом, насилием и половой дискриминацией. И напротив: доминаторские цивилизации, пришедшие им на смену – это жестко иерархичные, несправедливые, возглавляемые исключительно мужчинами структуры, основанные на страхе, насилии и жестокости.

«Saharasia» («Сахаразия») – исследование Джеймса де Мео – охватывает большую территорию и посвящено кругу проблем, связанных с семьей, сексуальностью и детским воспитанием. На основе данных, в том числе археологических, о тысяче двухстах культурах по всему миру этот автор разрабатывает их комплексную характеристику, помогающую четко разграничить матриархальное и патриархальное начала. Культуры первого типа демократичны, эгалитарны и не воинственны; насилие среди взрослых там редкость, воспитание детей основано на доброте, а отношения между полами направлены на обоюдное удовольствие и радость. В патриархальных культурах, по де Мео, все с точностью до наоборот: здесь детям наносятся травмы еще в младенчестве, проявления сексуальности у подростков сурово наказываются, а права женщин и детей строго ограничены. Де Мео не находит неоспоримых подтверждений существования патриархальных культур где-либо на планете до четвертого тысячелетия до нашей эры. Поэтому он приходит к выводу, что патриархат как явление возник в среде кочевников во времена Великого Падения как защитная реакция перед лицом надвигающихся пустынь, а распространился благодаря завоеваниям и культурной диффузии.

Итак, общество охотников-собирателей, первых фермеров и земледельцев в целом было основано на принципах матриархата и мирного сотрудничества. Цивилизации же, возникшие после Великого Падения, патриархальны и ориентированы на подчинение; в современном мире таких большинство. Их мы обозначили термином «имперские цивилизации», и данная глава нашей книги посвящена сравнению этих двух типов культур по ряду критериев. Результаты сравнения, данные в виде таблиц, несколько поляризованы, и сделано это намеренно: на самом деле, большинство культур балансируют между двумя полюсами, склоняясь к одному из них. Ранние имперские цивилизации обрели письменность вскоре после зарождения и оставили нам достаточно информации о себе, в то время как о повседневной жизни земледельческих цивилизаций известно довольно мало. Мы предположили, что они походили на матриархальные культуры, описанные у де Мео.

Сельскохозяйственная цивилизация представляла собой россыпь городков и деревень, иногда соединенных ниточками дорог и троп, пробегавших по обработанным полям и диким землям – болотам и пустошам вдоль рек и лесов. После Великого Падения появились первые настоящие города, и от прежних они отличались не только размерами. Как правило, они были опоясаны оборонительными укреплениями, имели более-менее четкую планировку, а среди простых домов возвышались общественные здания: замки, дворцы знати, хранилища продовольствия и казармы (см. табл. 6).

Таблица 6. Характерные черты поселений имперских и земледельческих цивилизаций