Кристин Коннелли - Исцеление от эмоциональных травм – путь к сотрудничеству, партнерству и гармонии

Однако (Брюс Перри подчеркивает это) большинство травмированных детей сами по себе все же не вырастают в жестоких и безжалостных хищников. Вырастить их такими способно лишь общество, где господствуют соответствующие убеждения: межплеменная вражда, национализм, расизм, сексизм, идеализация насилия, воспитание детей в строгости и так далее. Кроме того, Перри считает, что детей, перенесших жестокое обращение, но не вставших на путь зла, от этого шага всегда удерживал некий проблеск надежды [430].

Психологическое воздействие войны на военнослужащих до сих пор остается темой для дискуссий. Проведенное в середине восьмидесятых годов двадцатого века в США исследование среди ветеранов войны во Вьетнаме показало, что от ПТСР страдали больше четверти женщин и почти треть мужчин [431]. Среди участников военных операций в Ираке с подозрением на ПТСР наблюдаются от двенадцати до двадцати процентов, причем у тридцати процентов уже выявлены расстройства психики. С другой стороны, Министерство обороны Великобритании сообщает, что ПТСР диагностируется лишь у четырех-шести процентов ветеранов боевых действий в Ираке и Афганистане. Кроме того, некоторая путаница возникла в связи с выделением в медицинской практике боевого посттравматического синдрома (БПС) как психического расстройства; его развитие может начаться спустя несколько недель и даже лет после контузии. В то же время некоторые специалисты считают этот синдром формой ПТСР, не связанной с органическим поражением головного мозга [432].

Пирс Бишоп предположил, что такая разница в показателях между Англией и Америкой вызвана неохотой британских врачей констатировать диагноз ПТСР [433]. Также ее можно объяснить тем, что в Британии, в отличие от США, не проводятся обязательные обследования всех военнослужащих, вернувшихся из мест боевых действий [434]. Сами же солдаты по понятным причинам не торопятся проходить проверку, опасаясь, что в случае выявления каких-либо расстройств это скажется на их карьере. Поэтому есть все больше причин полагать, что британская статистика недооценивает масштабы проблемы. В 2008 году британская благотворительная организация «Combat Stress» («Боевой стресс») отмечала участившиеся случаи обращения ветеранов за помощью [435]. В исследовании, опубликованном в сентябре 2009 года, сообщается, что число ветеранов войн в британских тюрьмах увеличилось за предыдущие пять лет на треть и составило почти десять процентов от общего числа заключенных. Около половины из бывших военных страдали от ПТСР, и у большинства были проблемы с алкоголем и наркотиками; осуждались же ветераны, как правило, за насильственные преступления, в частности – за насилие в семье [436].

По мнению Паулы Каплан, еще одна из причин распространения ПТСР – это изменения в военной политике Соединенных Штатов. Во время Второй мировой войны раненых и обессиливших солдат отправляли на лечение подальше от мест сражений и давали время на восстановление. Теперь же руководство держит их поближе к боевым действиям, убеждая, что они скоро поправятся и снова встанут в строй. Для облегчения симптомов используются антидепрессанты [437]. В британской армии вместо этого разработан комплекс профилактических мер, получивший название «управление риском травматизма». Весь курс терапии строится на работе одного человека: он специально обучен видеть среди солдат тех, для кого риск травмы особенно велик, и убеждать их, что они не одиноки и не будут брошены на произвол судьбы. И, как ни странно, метод работает: для солдат много значит поддержка от сослуживцев, которым они доверяют [438]. Тем не менее, многие из них возвращаются из боев серьезно искалеченными [439].

Главная же причина психологических травм у военнослужащих – это сама человеческая природа. Человек – отнюдь не прирожденный убийца, и все его естество противится отнятию чужой жизни. Даже в битве при Гёттисберге солдаты северных штатов и Конфедерации предпочитали лишний раз не стрелять друг в друга. Опрос американских солдат во Вторую мировую войну также принес удивительные результаты: от семидесяти пяти до восьмидесяти пяти процентов не стреляли по противнику, если на то не было прямого приказа или необходимости. Ведь страх убийства – это гораздо более серьезная причина «боевого истощения», нежели страх быть убитым [440]. В описании одного случая, составленном Паулой Каплан, также хорошо продемонстрировано присущее человеку нежелание убивать [441]:

11 сентября 2001 года Дрю прямо из школы пошел записываться в ряды новобранцев вооруженных сил. В нем горело желание отомстить за смерти своих сограждан и защитить страну. Однако некоторых моментов он не предвидел. Например, что один из этапов начальной военной подготовки предполагает перебежки по стрельбищу с винтовкой наизготовку и криками «Смерть! Смерть!». Дрю был настолько потрясен, что его стали посещать мысли о суициде. Думать о самоубийстве было легче, чем об убийстве «врага». Однажды ночью желание убить себя стало столь сильным, что он испугался всерьез, самовольно покинул часть и сбежал домой.

Когда американское командование обнаружило, что солдаты не хотят стрелять, оно изменило методы тренировок. Это принесло определенные результаты: в Корее огонь по противнику вели уже пятьдесят пять процентов солдат, однако многие мимо – и, видимо, намеренно. Об этом говорят и данные войны во Вьетнаме: там на каждого убитого солдата противника в среднем было выпущено пятьдесят тысяч пуль. Современное оружие обезличивает убийство, превращает его в некое дистанционное воздействие. Однако Дэйв Гроссман, офицер армии США в отставке, говорит следующее: «Когда смотришь в глаза другому человеческому существу, принимаешь решение убить его и наблюдаешь за его смертью от твоей руки – война проникает в тебя и разрушает до самых оснований. Если мы поймем это, мы поймем и весь ужас, поселяющийся в человеке после совершенного им убийства в сражении» [442]. Поэтому условия ближнего боя – лицом к лицу – можно считать одной из причин столь частых случаев развития ПТСР у солдат в Ираке.

Чтобы возникла сама возможность войны, необходимо превращение множества людей, мужчин и женщин, обычных добропорядочных граждан в убийц. Лонни Атенс отмечает, что открытый им процесс социализации насилия может рождать как жестоких преступников, так и солдат [443]. В самом деле, многие методы современной военной подготовки будто списаны с книги Атенса. Жесткое подчинение входит в базовую программу: строгая дисциплина подавляет личность новобранца, отрывает его от прошлого, дезориентирует и сокрушает. Сделав человека беззащитным и сверхвосприимчивым, система затем навязывает ему близкие отношения с сослуживцами и инструкторами, ведь в бою потребуются доверие, взаимовыручка и безоговорочное подчинение. Агрессия вырабатывается в спаррингах и других формах одиночного и командного боя, где новобранцы постепенно усваивают язык и систему образов насилия. Психологическая атмосфера в коллективе – это жестокость и садизм в отношении к более слабым и восприятие врага как недочеловека. На некоторых специальных курсах бойцов обучают визуализировать врага как объект чистой ненависти, чтобы они умели вызывать в себе ярость [444].