Кристин Коннелли - Исцеление от эмоциональных травм – путь к сотрудничеству, партнерству и гармонии

По данным статистики, насилие и психические расстройства просочились во все сферы жизни нашей цивилизации и теперь угрожают полностью затопить ее подобно приливной волне. Мы же почему-то смотрим сквозь пальцы на происходящее, предпочитая делать вид, что агрессия и насилие – наши врожденные черты, и виним в них эволюцию. Бесспорно, гены влияют на наше поведение, но не меньше, а то и больше на него воздействует наш жизненный опыт. Поэтому на самом деле мы – не заводные куклы на пружинном механизме наследственности, мы сами творцы своих судеб. И принимаясь за творение, на беду себе слишком часто игнорируем собственные травмы – корень многих зол.

Многие зверства и трагедии нашего мира совершаются из-за коллективных травм, которые таким способом превращаются в наследственные. Вторая мировая война вспыхнула как реакция Германии на боль поражения в Первую мировую, и до сих пор немцам все еще сложно примириться со своей историей [463]. Ведь и холокост – травма всего еврейского народа, отзывающаяся в жестокой и непримиримой войне Израиля с палестинцами – это тоже часть их истории. По всему миру память о прошлом раздувает тлеющие искорки вражды в пожары этнических чисток, как в Боснии, и геноцида, как в Руанде. Ответом на угнетение, эксплуатацию и насилие всегда были и остаются этнические, расовые, межрелигиозные, кастовые и классовые конфликты. С международного уровня можно спуститься на бытовой, но и здесь корни вражды между семьями и бандами, как правило, ведут в прошлое – к тому моменту, когда один причинил зло другому.

Мы твердо убеждены, что до эпохи Великого Падения коллективных травм в нашем мире было гораздо меньше: энергию, накопившуюся в потенциально травмоопасных ситуациях, наши предки, охотники и собиратели, умели высвобождать – для этого у них существовали церемонии и ритуалы. Но после Великого Падения зародились цивилизации, где эмоциональную боль было принято подавлять либо использовать во славу народа, империи и так далее. Без лечения такие травмы разрастаются в течение всей жизни человека, но они не исчезают и с его смертью: в обучении, в коллективном сознании, в эпигенетике они передаются следующим поколениям. Полученную в наследство от предков боль они дополняют собственными травмами и снова завещают ее потомкам. Некоторые травмы, разумеется, с течением лет и веков забываются и сходят на нет, но есть и другие, которые лишь разрастаются. Пока травма подавляется или не осознается обществом, она незаметно поглощает его жизненный потенциал и превращается в пороховую бочку, ожидающую искры насилия. Такой взгляд представлен, в частности, у философа Экхарта Толле в его описании болевого тела [464]:

После любого сильного негативного переживания сохраняются отголоски боли, которых человек не замечает либо не хочет замечать. Постепенно эти отголоски сливаются в единое энергетическое поле, поселяющееся в каждой клетке организма. Оно объединяет в себе детскую боль, отрицательные эмоции молодости и зрелости… Это и есть болевое тело. Природа его не чисто индивидуальна – есть в нем и частички каждой боли, когда-либо испытанной каждым человеческим существом начиная с древнейших времен… Эта боль по-прежнему обитает в коллективном духе человечества и накапливается с каждым днем… Возможно, хотя подтверждений этому пока нет, информация о коллективном болевом теле записана в каждой человеческой ДНК – ведь даже новорожденные дети появляются на свет, уже обладая болевым телом.

У коллективной травмы – будь то обида, горе, потеря или жажда мести – как правило, есть ядро, вокруг которого общество объединяется. Объединяясь в толпы, банды, военные подразделения, движимые общей болью, люди совершают действия, немыслимые для каждого из них по отдельности: поджоги, грабежи, изнасилования, пытки, линчевания и массовые убийства. В то же время боль и отчаяние могут обратиться и против своих носителей – тогда целые культуры вымирают в нищете, болезнях и депрессии. По словам Э. Толле, в большей части насилия, причиняемого человеком человеку, повинны не преступники и душевнобольные, а почтенные граждане, стоящие на службе общества. В самом деле, коллективное эго, как и любое индивидуальное, может быть поражено глубокой паранойей; пример тому – мировоззрение современных американцев, помешанных на войне с коммунизмом и исламской «осью зла».

Наиболее яркие примеры коллективных и наследственных травм можно найти в истории аборигенных народов, живущих или живших по всему миру. За знакомством с европейцами следовали эпидемии неизвестных им болезней, геноцид со стороны колонистов, изгнания с родных земель и священных мест, насильственное насаждение западной культуры, разлучение детей с семьями и помещение их в школы-интернаты и духовные миссии. Потеря собственных традиций – многим племенам запрещали проводить ритуалы и говорить на родном языке – усугубляла травмы, ведь прежде боль изливалась и исцелялась именно в песнях, танцах и обрядах. Под этим грузом аборигены теряли чувство собственного достоинства: местное, неевропейское, происхождение считалось позором. В результате многие коренные народы оказались раздавленными собственной болью, копившейся веками под колониальным гнетом, и лишь недавно и немногие из них получили возможность к исцелению и возрождению своих культур.

В Северной Америке вскоре после прихода белых от болезней вымерло девяносто-девяносто пять процентов местных жителей. Например, население островов Королевы Шарлотты у побережья Аляски сократилось с восьмидесяти тысяч до всего лишь пятисот человек [465]. Но, несмотря на последовавшие опустошения, гонения и геноцид, индейцы – те горстки, что уцелели – сумели сберечь свои традиции – в кругу семьи, в памяти, в сердцах. Ведь залог выживания человека – в его духовности. А духовность американских индейцев зиждилась на понимании взаимосвязи всех вещей в мире, поэтому от родового очага она распространялась на всю вселенную; эти отношения глубокого родства преодолевали пространство и время и соединяли настоящее с прошлым и будущим. Но эпидемии и геноцид наполнили эти отношения болью и горем и затопили их настолько, что и сама земля пропиталась травмами.

Тем не менее, многие люди из разных коренных народов сумели возвыситься над своими травмами, сохранить духовное единство с миром и распространить его на своих потомков. Они прославляли тайный промысел Творца, защитивший от вымирания и забвения их языки, верования и обычаи. Теперь у них есть возможность попытаться сложить осколки своей культуры в нечто целое и снова научиться через сны и видения достигать высших миров. Сохранение традиций от многих поколений требовало могучей веры и смирения. Так, когда европейцы пришли в Австралию и принялись вырезать мужское население, вся культура австралийцев оказалась под угрозой, ведь носителями и учителями традиции в их племенах были именно мужчины. Но аборигены пошли на унижение и передали знания истории и легенд, обрядов и церемоний своим женщинам, чтобы те могли обучить им будущие поколения. И только несколько лет назад функция хранителей традиции вновь стала переходить к мужчинам [466].