Рик Джароу - В поисках священного. Паломничество по святым землям

Дословно «фоколаре» означает «собравшиеся вокруг очага». Участники движения живут либо в общинах, называемых «очагами», либо в своих семьях, но все они неизменно стараются доказать на деле всеобъединяющую любовь Господа в каждый миг времени. Голос этой общины, поселившейся в горах, звучит гораздо сильнее и убедительнее, чем проповеди священников. Здесь любовь перестала быть просто словом.

Этим вечером люди, собравшиеся за столом, жаждали поговорить со мной, поскольку я был новым гостем. И мы разговаривали – до глубокой ночи. Как и во многих других общинах и ашрамах, здесь собралось много убежденных, крепких верой людей, просто любопытных посетителей, чьих-то родственников и обычных халявщиков, «хипарей», отношения которых с общиной были весьма поверхностными. И последние, как правило, оказывались самыми интересными представителями общины. Один молодой человек, говоривший по-английски, рассказал мне, что приезжает сюда время от времени, чтобы «разобраться в себе». «Здесь хорошо кормят, и тебя не заставляют много работать», – сказал он. Он предостерег меня и сказал, что не стоит никому доверять – в некоторых частях страны полно опытных воров, искусных настолько, что могут незаметно разрезать спальный мешок и вытащить все деньги, пока ты спишь.

Следующие несколько дней я провел в деревообрабатывающей мастерской, в которой жители общины делали фигурки на продажу в сувенирных магазинах. После того как мне показали, что к чему, я встал за шлифовальный станок. А вскоре научился вырезать из деревянных болванок фигурки животных. В мастерской ключом била жизнь, там воцарился дух взаимопомощи. Для меня было непостижимо то, что после нескольких часов непрерывной работы за станком я чувствовал себя свежее, чем после работы в офисе. Каждый считал своим долгом поделиться со мной опытом, и вскоре я освоил весь производственный процесс. Не было никаких временных границ, никаких производственных конфликтов, никто не стоял над душой, и в целом работа не казалась обременительной. Законченный продукт всегда служил выражением подлинного искусства, внимание и забота уделялись каждой детали. Безусловно, работа требовала некоторых жертв. Мы не делали что-то только тогда и потому, что хотели что-то делать. Но не являлось мотивом также и желание наживы.

Вечера я коротал в компании француза по имени Антуан и малазийца по имени Филипп. Они ввели меня в курс дела относительно нескольких проектов, над которыми работала община. В одной из мастерских собирали электросчетчики и продавали в городе. В другой мастерской собирали дома на колесах по контракту с одной частной фирмой. В дальней части деревни располагались студии, в которых проектировали и шили одежду. Здесь также работали художники и скульпторы, чьи работы выставлялись в местных галереях. Филипп провел меня через ряды полотен, гравюр на дереве, оттисков и открыток ручной работы и подвел к весьма абстрактной скульптурной композиции, представлявшей собой большой гладкий камень, в который был врезан камень поменьше. Он объяснил мне, что эта фигура символизирует собой единство, показывая, как встречные волеизъявления находят компромисс.

С заходом солнца, когда воздух становился прохладнее, мы шли прогуляться меж виноградных лоз. Община вызывала мой неподдельный интерес, и я просто заваливал вопросами своих компаньонов. Их это вовсе не раздражало, и они с удовольствием рассказывали о внутреннем устройстве местной жизни. Их ответы разрушили все мои прежние представления о несовместимости духовного и практического. В Лопиано все было организовано на высшем уровне, но при этом индивидуальность оставалась защищенной.

Большинство людей из молодежи жили здесь по два года в качестве студентов. Они располагались в небольших «очагах» и делили не только кров и пищу, но и медитацию. Семьи, живущие здесь постоянно, имели свои дома и больше занимались управлением в этих местах. Существовали различные комитеты, у которых была своя зона ответственности – начиная с финансов и управления проектами и заканчивая строительством и отношениями внутри общины. Каждый день в полдень все собирались на мессу, коллективно вспоминая данный завет дружбы и любви.

Я жил в одном из фургонов на окраине холма и никогда даже не думал о том, чтобы запирать на ночь дверь. Однажды ночью я проснулся, ощутив чье-то присутствие. Затем чья-то рука мягко коснулась моей талии. Я уже довольно долго путешествовал, и временами мне становилось действительно одиноко. Может быть, это мой шанс? Может, какая-то женщина решила прокрасться в мою постель, хотя я и не видел, чтобы кто-то строил мне глазки за обеденным столом. Но в таких ситуациях не стоит терять бдительности. Несколько лет назад я ночевал в шалаше на территории храма в Сурья Кунда, небольшой деревушки в Северной Индии. Среди ночи в темноте появилась женская фигура, и руки ее опустились на мое тело. Я инстинктивно потянулся к ней, чтобы приблизить к себе, и внезапно увидел перед собой самого омерзительного из всех мужчин, которых я встречал в жизни. Это был трансвестит из местного танцевального театра. Я закричал в испуге. Он вскочил и выбежал из шалаша, но две ночи подряд возвращался снова, не желая мириться с моим отказом.

Но здесь в моем еще непробужденном сознании возник образ крадущегося вора. К счастью, я никогда не спал слишком крепко. Рука плавно скользила вдоль моей талии, пытаясь отстегнуть пояс, в котором я, как и большинство путешественников, носил документы, деньги и прочие важные мелочи. Большую часть времени, впрочем, пояс покоился в рюкзаке. И все же мудрее было бы не провоцировать чью-то испорченную карму. Я вскочил и закричал на французском: «Voleur, voleur!» , что значит: «Вор, вор!», и темная фигура с удивительной скоростью выпрыгнула из моей обители. В соседних фургонах загорелся свет. Еще через пару минут около моего фургона собралась толпа, расспрашивая, что же случилось. Я сказал им, что это пустяк и уговорил отправиться спать. На этот раз я запер дверь на замок.

Жители общины были в шоке, когда я рассказал им о случившемся, но мой англоговорящий знакомый сказал: «Я же предупреждал тебя!» – добавив, что фургоны стоят на самой границе деревушки, и любой может прийти сюда ночью.

Несмотря на все это, я не утратил радости и оптимизма в отношении этого холма. Я вспомнил о своих начинаниях на далекой французской ферме. Однажды утром туда приехали два грузовика, набитых жандармами, и нас дружно отправили за решетку. Позже они сказали, что это было всего лишь расследование, а нам это даже понравилось. В те времена жизнь в ашраме казалась отпуском без конца. Но как только новизна подобного быта поистерлась, индивидуализм начал заявлять о себе во всеуслышание, создавая напряжение в общине. Рано или поздно любое сообщество сталкивается с подобной проблемой. Те, кто был достаточно гибок, чтобы выживать в подобных условиях, все же рисковал полностью ассимилироваться и утратить свои идеалы. Другие же – как, например, катары в XIII веке – сжигали себя, распевая в пламени огня свои гимны.