Николас де Ланж - Иудаизм. Древнейшая мировая религия

В новое время этой темы избегали или, подобно Маймониду, делали упор на бессмертие души, а не воскресение. Моисей Мендельсон написал трактат о бессмертии души, причем назвал его «Федон» (так был озаглавлен один из диалогов Платона!). Насколько можно судить, в телесное воскресение он не верит. Сходной линии придерживались реформисты. Очень часто они либо вовсе убирают из молитв упоминания о воскресении, либо относят их к бессмертию души. Эту точку зрения мы находим даже у некоторых ортодоксальных авторов, хотя немалое их количество не говорит ничего определенного по данному вопросу. Лишь немногие верят в буквальное физическое воскресение (хотя ортодоксальные запреты на кремацию основаны именно на этой вере). В наши дни многие религиозные евреи склонны внутренне соглашаться с секуляристами, что жизни после смерти и разложения тела нет, а потому подчеркивают, что иудаизм ставит во главу угла посюсторонние реалии. Пожалуй, даже ортодоксальные евреи согласятся, что с учетом сложности темы, отсутствия четких указаний в источниках и эмпирических данных, ограниченному человеческому уму трудно, а то и вовсе невозможно найти ясный путь среди различных возможностей.

Каббалисты верят в реинкарнацию (перевоплощение душ). Это учение не засвидетельствовано в еврейских источниках ранее VIII века, когда им увлеклись караимы. Караимы, очевидно, пытались объяснить страдания младенцев: младенцы страдают за грехи, совершенные в прошлых воплощениях. Данную идею резко осуждает Саадья, но она играет важную роль в «Зогаре» и последующих каббалистических текстах. В перевоплощения верят и хасиды.

В вопросе о посмертных наградах и наказаниях в иудаизме соседствуют чрезвычайное легковерие и исключительная трезвость. Очень часто одна и та же группа (или даже один и тот же человек) придерживается противоречивых (подчас взаимоисключающих) мнений. Это свидетельствует о нежелании отказываться от какого-либо аспекта традиции (ибо в каждом ее учении может быть ценное зерно). Вместе с тем почти всеобщее нежелание превращать те или иные верования в догматы выдает недюжинный прагматизм. Примечательно, что почти все школы соглашаются в следующем: за наши поступки мы получим воздаяние либо после смерти, либо в некоем будущем существовании. А это вопиющим образом противоречит неоднократным уверениям Библии! Что ж, перед нами лишнее свидетельство того, что Библия играет в иудаизме не столь центральную и абсолютную роль, как иногда думают.

Было бы опрометчиво строить прогнозы относительно того, как иудаизм будет развиваться в ближайшие годы и десятилетия. Предсказания – вообще вещь рискованная, а иудаизм сильно менялся в прошлом, особенно после национальных катастроф.

• После разрушения Иерусалима вавилонянами: один из локальных иудейских культов трансформировался в начинающую мировую религию с общечеловеческим призванием.

• После разрушения Иерусалима римлянами: после нескольких восстаний и конца храмового богослужения религия восстала из пепла – только на смену культу жертвоприношений пришел раввинистический иудаизм с его акцентом на молитву и изучение Торы.

• После христианских крестовых походов и Реконкисты в Испании: появился мистический иудаизм от германских пиетистов до классической испанской Каббалы и лурианской Каббалы Сафеда.

• После европейского антисемитизма XIX века (дело Дрейфуса, погромы в России): появился сионизм.

Какие же перемены повлечет за собой Холокост? Пока это остается неясным, хотя можно ожидать каких-то творческих и самобытных разработок.

Вместе с тем, если оглянуться назад, можно видеть, сколь плодотворным было соприкосновение иудаизма с другими цивилизациями. Библейский иудаизм был бы вообще невозможен без вклада окружающих ближневосточных цивилизаций. Знакомство с греческой культурой принесло удивительно богатые плоды, к которым также можно отнести христианство и западную философскую традицию. Впоследствии сильным было влияние ислама и даже христианства, заклятого врага иудаизма. В предыдущих главах мы видели, сколь существенно изменился иудаизм в результате встречи с современной европейской цивилизацией. В настоящее время это влияние не спадает, причем на повестке дня стоит постмодернизм со своей неопределенностью и некогерентностью. Что из всего этого получится, совершенно неясно.

Тем не менее заметны определенные тенденции, которые могут указывать путь в будущее. Остановимся на некоторых из них и попытаемся осторожно спрогнозировать дальнейшее их развитие.

Всего лишь сто лет назад евреи жили в условиях двойного давления: они испытывали на себе, с одной стороны, антисемитские предрассудки, а с другой стороны, давление, направленное на то, чтобы они отказались от своей самобытности.

Антисемитизм, иррациональная и патологическая форма групповой ненависти, возникшая в условиях политической нестабильности Европы XIX века и взлелеянная враждебным языком христианской церкви, противился интеграции евреев в национальные государства. С особенной резкостью антисемиты нападали на ассимилированных евреев, которые одевались и вели себя как правящая элита. Среди ярких примеров – французский офицер Альфред Дрейфус, да и, пожалуй, австрийский журналист Теодор Герцль. В газетах и журналах того времени часто печатались карикатуры на известных евреев, причем черты их лица и внешности искажались таким образом, чтобы они казались чужеродными. Хотя некоторые антисемиты, вроде английского юмориста Хилэра Беллока, призывали покончить с «еврейской проблемой» («проблема», изобретенная самими антисемитами!), ассимилировав евреев в общество – дескать, это человечнее и эффективнее, чем изгонять или убивать их, – большинство предпочитало более жесткие варианты. Нацисты, доведя антисемитизм до своего логического завершения, сделали его неприемлемым. Наряду с другими формами групповой ненависти, он осуждается и отрицается (во всяком случае публично) большинством правительств и политических партий. Во многих социальных кругах назвать кого-то антисемитом значит нанести серьезное оскорбление. Конечно, не стоит думать, что с антисемитизмом покончено навсегда. Еще Герцль был уверен, что ни одна цивилизованная страна не станет воплощать на практике антисемитскую политическую программу. Однако сейчас ситуация совершенно отличается от той, что была сто лет назад.

Перед лицом антисемитизма и новых перспектив, открывшихся благодаря политической эмансипации, многие евреи Европы и других мест настолько хорошо адаптировались к жизни окружающих обществ, что лишь тренированное око антисемитов могло отличить их от язычников. Когда иммигранты из России в конце XIX века сходили с кораблей в Англии и Америке, их встречали местные ассимилированные евреи, причем на чисто выбритых раввинах были надеты клерикальные воротнички! Приезжие не могли поверить, что перед ними евреи, и относились к встречающим с глубоким подозрением. Между тем на Западе просто шел процесс адаптации. Синагога стала более походить на церковь, а раввины – на христианских священников и пасторов. Адаптация затронула не только внешние стороны, но и повлияла на образ мысли евреев. В наши дни давление на евреев, навязывающее отказ от самобытности, существенно ослабло: ослаб антисемитизм, да и само западное общество изменилось, стало терпимее к различиям. Зримым знаком перемен стало то, что многие молодые евреи публично носят кипу, демонстрируя тем самым свое еврейство.