Дэвид Гоулмон - Первозданные

Я делаю эту запись в дневнике спустя две недели после того, как торговое судно «Леонид Комеровский» село на мель на юге от Глейшер-Бей. Сперва нам везло – мы уцелели во время шторма и приобрели десять столь нужных нам повозок в американском разведывательном лагере, а потом сняли необходимые припасы с потерпевшего крушение корабля. После этого мои люди – все тридцать пять – и в придачу семнадцать членов экипажа «Комеровского» вместе с двумя детьми двинулись к столице Аляски, городу Джуно.

Экипаж корабля был, мягко говоря, недружелюбен, и моим людям пришлось разобраться с тремя самыми грубыми, самыми агрессивными моряками в назидание другим. Похоже, морякам не слишком понравилось, что мы избавились от капитана и его самых верных людей, – то была вынужденная мера, поскольку нам нужны были их запасы еды. Надо сказать, остальные сразу встали по струнке, едва узнали, как действует новая русская секретная служба. Печальный факт состоит в том, что я презираю собственных людей больше, чем коммунистического морского капитана и его экипаж. Я был глупцом, когда думал, что смогу подняться над грязью, в которую зарылся.

Однако провидение отпускало нам удачу лишь скудными, скупыми порциями. Теперь мы поняли, что основательно заблудились. Я считаю, что американский город Джуно находится далеко к юго-западу от нас. Ночи становятся холодными, и люди начинают беспокоиться насчет того, что нас ожидает. И они не понимают, почему мы не пускаемся немедленно на поиски пути от Глейшер-Бей к городу Сиэтлу на юге. Мне пришлось растолковывать им, и не раз: то, что мы натворили в России, может выплыть наружу, и в каждом поселении на морском побережье в ожидании нашего появления могут притаиться шпионы партии. Товарищ Ленин не скоро о нас забудет, поскольку речь идет о краже огромной части царских сокровищ, не говоря уж о двух детях царя.

Насущная проблема, если не считать того, что мы заблудились и у нас кончаются запасы еды, заключается именно в детях. Люди хотят избавиться от необходимости заботиться о них. Я не сентиментальный человек, но, если нас поймают американские или канадские власти, дети станут ценным товаром для сделки, ведь мы находимся в этой стране без приглашения. Однако на сей раз даже мои собратья из тайной полиции не внемлют моим словам. Я боюсь потерять контроль над ситуацией.

Золото, его огромный вес вкупе с труднопроходимой местностью начинают очень скверно сказываться на повозках. Они не рассчитаны на такую тяжесть и на путешествие по бездорожью. Их все время приходится чинить, и, боюсь, мы будем вынуждены бросить несколько повозок с золотом, как только оставим позади горный проход, в котором теперь очутились.

Постскриптум :

Последние несколько вечеров, разбив лагерь на ночь, мы замечали какое-то движение в темноте. Мы не знаем, живут ли на этих обширных северо-западных территориях индейцы, потому что, кто бы там ни был, они хорошо прячутся и по большей части молчат. Но порой слышится стук дубинок или палок по деревьям и неслыханные мною прежде животные вопли. Должен признаться самому себе, если не другим, – это очень действует на нервы. Если там и вправду индейцы, я еще никогда не слышал, чтобы они так себя вели: ни в одном из прочитанных мною приключенческих романов, ни в одном из встречавшихся мне описаний американских индейцев о таком не упоминалось.

(Тут не хватает страниц. Записи возобновляются со страницы 231…)

9 октября 1918 года

Сегодняшний рассвет принес дурные вести. Мы увидели перед собой широкую реку. Моя веселая банда головорезов, как и я сам, прошлой ночью так смертельно устала, что повалилась спать, не обратив внимания на звуки бурлящей воды. Я боюсь (если верить очень неточной царской карте), что перед нами река Стикин. Это далеко к северу от того, где нам положено находиться, следовательно, мы очутились в суровой неисследованной глуши Британской Колумбии.

Когда я пишу эти строки, мои люди смотрят на двух детей, и в глазах мужчин я вижу чистейшее безумие. Четырех мулов, тащивших теперь уже пустые и брошенные повозки, убили и съели. Я боюсь за детей, потому что они стали объектами ненависти и предрассудков из-за нашего проступка. Люди хотят, чтобы детей отдали им. Я боюсь, что очень скоро утрачу контроль над отрядом, но не могу позволить пятидесяти головорезам сделать то, на что они как пить дать способны.

10 октября 1918 года

Теперь я должен написать о своей грубейшей ошибке. Три ночи тому назад я рассматривал Близнецов Петра Великого при угасающем свете лагерного костра. Полагая, что все караульные спят, я не заметил, что издалека за мной наблюдает один из них. Вернувшись на следующее утро к Близнецам, я обнаружил, что один бриллиант валяется на земле рядом с повозкой и другого в позолоченном ларце тоже нет. Наверное, вор уронил камень ночью, не сумел отыскать в темноте и сбежал со вторым Близнецом. Теперь похитителя и след простыл – он скрылся с половиной моей награды за это фиаско.

Я теряю надежду пережить это испытание, но все же у меня есть половина награды и растущая привязанность единственных двух людей, которым я могу верить, – девочки и мальчика. Я выяснил, что вором был Василий Серта – один из самых умных охранников и человек, которому я доверял.

Постскриптум :

Вопли и удары деревяшек по стволам не только продолжаются, но в последние несколько дней становятся все громче. Вслед за вором пропали еще пятеро людей: просто растворились в ночи. Если они дезертировали – это я еще могу пережить; однако иное возможное объяснение их исчезновения пугает меня куда сильнее, чем смерть от холода или голода. Я чувствую: кто-то выслеживает нас в ночи.

(Последняя уцелевшая страница дневника…)

1 ноября 1918 года

Все повозки сломаны. Мы спрятали их и золото в просторной пещере на краю небольшого плато и завалили вход деревьями, камнями и снегом.

Был ли кто-нибудь когда-нибудь так же потерян, как мы?

Рассматривая огромную пещеру, мы обнаружили рисунки первобытных людей. Диковинные сцены охоты, повседневной жизни – и одна картина с детальным изображением животного, перепугавшая всех, кто видел ее при мерцающем свете факелов. Громадный зверь шел на двух ногах, как и охотники, над которыми он возвышался. Почему этот древний рисунок так меня испугал? Из-за звуков, которые мы слышим ночью? Или из-за того, что почти каждое утро мы обнаруживаем исчезновение очередного члена нашего отряда? Или из-за того, что все мы первобытным чутьем ощущаем: на нас охотятся, выслеживают и водят нас за нос в ночи?

Лес вокруг непролазен, река начинает затягиваться льдом. Рано ударила настоящая зима. Люди вскоре нападут на детей, поэтому я решил – лучше умереть здесь и сейчас, чем оттягивать судьбу, поджидающую больного мальчика и гордую девочку. Я понял, что со злыми людьми творятся злые вещи, поэтому не буду роптать на подобный исход… Но дети такого не заслужили. Особенно девочка. Я стал полагаться на ее храбрость и ум – она отнюдь не глупа.