Джон Ширли - Гримм. Ледяное прикосновение

Но сейчас ему пришлось положить монету обратно на стол, стоило Наполеону поднять голову. Еще не время.

– Любопытные монеты, – заметил Кесслер, внимательно наблюдая за реакцией императора. – Греческие?

– Верно, – холодно бросил Бонапарт, поспешно пряча их в карман. – Греческие.

Легендарное везение императора подверглось первому испытанию уже на подступах к Лиону. Там его поджидала настоящая армия – шесть тысяч человек, объединенных ясным приказом: разогнать отряд Наполеона или, если удастся, уничтожить его.

Офицер армии роялистов был выше «маленького капрала» почти на голову – и все же едва заметно дрожал от страха. Тысячи глаз были устремлены на Бонапарта. Тысячи людей ждали его ответа.

Кесслер думал, что император примет условия капитуляции, а затем перегруппирует свой отряд и неожиданно нападет на противника. Но Наполеон задумчиво изучал стоящих перед ним солдат, словно силясь прочесть что-то в их глазах.

Едва заметно вздрогнув, он бросил быстрый взгляд на собственное войско, которое уступало роялистам в числе, но не в отваге. Солдаты были готовы к бою. Оглядев их, Наполеон повернулся к полковнику Молле:

– Прикажите опустить оружие.

Денсво шагнул вперед и что-то шепнул на ухо императору. Тот кивнул в ответ и незаметно достал из кармана монеты Закинтоса – рассеянно, будто не задумываясь о своем жесте. Но стоило золотым кружкам коснуться пальцев Наполеона, как он преобразился. Перемена была незаметной для случайного взгляда, но Кесслер, привыкший различать чудесное в повседневности, сразу ее отметил. Казалось, прикосновение холодного металла вдохнуло в императора новые силы. Он выпрямился и вскинул голову; в запавших глазах вспыхнул огонек. Когда Бонапарт заговорил, его голос звучал громко и властно, легко достигая слуха всех, кто собрался на поле. Кесслер был готов поклясться, что от фигуры в треуголке волнами расходится энергия, заметная даже обычным людям.

– Я смотрю на вас и вижу людей, с которыми раньше сражался бок о бок, – звучно обратился Наполеон к войску противника. – Я вижу лица тех, кто помог выбить из нашей страны англичан.

Повисла пауза. Помолчав немного, он неожиданно распахнул полы своей шинели, открывая грудь:

– Если кто-то из вас хочет выстрелить в своего императора – стреляйте же!

Обе армии оцепенели.

А затем, в полной тишине, один из солдат потянулся к белому плюмажу дома Бурбонов, украшавшему его фуражку, сорвал его и бросил на землю. После этого он достал из-за пазухи трехцветную кокарду войска Наполеона и закрепил ее на одежде.

По рядам противника прокатился многоголосый шепот. Люди начали срывать знаки Бурбонов – сначала отдельные смельчаки, а потом и все остальные – каждый из сотен солдат.

– Vive l’Emperor ! [2]– прокатилось по полю.

Шеститысячное войско роялистов перешло на сторону опального императора без единого выстрела.

Кесслер бросил короткий взгляд на Денсво – и увидел то, что ожидал увидеть. Среди тысяч окружавших их людей только он мог заметить, как австриец на секунду потерял над собой контроль, обнажив обычно спрятанные под мороком черты Ищейки – морду кровожадного дикого пса. Иоганн почти увидел, как тот скалит зубы, не в силах сдержать восторга…

Наполеон приподнял шляпу, приветствуя новых союзников, и Кесслер повернулся к нему, чтобы присоединить свой голос к приветствиям и поздравлениям, звучащим со всех сторон.

18 июня 1815 года. Ватерлоо – «равнина слез» – Нидерланды.

Земля размокла от дождей, но тем утром тучи наконец-то разошлись. К полудню Наполеон Бонапарт счел, что можно выводить на поле войска. Прозвучал приказ, и по передовым отрядам британцев под руководством герцога Веллингтона был дан пушечный залп. Когда дым рассеялся, войска пошли в лобовую атаку.

Британцы не заставили себя долго ждать: дружный залп мушкетов внес хаос в идеальное построение противника. Люди валились на землю – мертвые или умирающие; пули разрывали плоть и разбивали кости; то и дело слышалось испуганное ржание лошадей. Над мокрой землей снова потянулся дым – на сей раз сизый. Запахло порохом и кровью: ее пролилось уже слишком много.

Кесслер стоял возле Наполеона, наблюдая за сражением через латунную подзорную трубу. Линзы позволяли разглядеть, как пропитываются кровью синие мундиры, как искажаются в агонии лица. От мысли, что каждый из этих солдат надеялся прожить еще много лет, становилось жутко.

Наполеон замер поодаль, рассеянно поигрывая золотыми монетами и не отрывая взгляда от разворачивающейся перед ним битвы. С того дня, когда монеты Закинтоса помогли ему собраться с мыслями у Лиона, император больше не выпускал их из рук, но Кесслер давно заметил, что эффект артефакта обернулся против своего владельца.

Из Наполеона, казалось, уходила жизнь. Он стал болезненным, капризным, вечно жаловался на больные почки и дурное самочувствие, почти не садился в седло. Даже сейчас он щурился, будто не в силах разглядеть поле битвы.

Под пристальным взглядом Гримма Бонапарт поежился и спрятал монеты в карман. Последнее время он почти не расставался с ними. Пусть вред от артефакта был велик, пользу его трудно было переоценить. Если монеты Закинтоса останутся у императора, он выиграет эту битву и продолжит сеять хаос в Европе.

Кесслер ощутил укол совести при мысли о том, что ему предстоит сделать. Наполеон нес войну – но и культуру, и просвещение. Он мечтал о царстве разума и порядка, и нередко Иоганну казалось, что для западного мира такой правитель стал бы спасением.

Но он был агентом эрцгерцога Карла и подданным Германии – страны, которую Бонапарт завоевал почти полностью.

Или все-таки другом императора?

Сейчас это было одно и то же. Как агент и как друг, Кесслер должен был избавить Наполеона от влияния монет Закинтоса. Даже понимая, что с их потерей Бонапарт лишится всей своей энергии – слишком уж велика была его зависимость от артефакта, – Иоганн все равно считал это добрым делом. Пусть эту битву император проиграет (чего искренне желал бы и эрцгерцог), зато безумие и болезни, вызываемые монетами, обойдут его стороной.

Случай не заставил себя ждать. После полудня потеплело настолько, что Наполеон снял шинель и небрежно перекинул ее через спинку стула. Кесслер дождался, пока Денсво выйдет за водой, и шагнул к императору, сделав вид, что заинтересовался разложенной на столе картой. Остальное было делом техники: склонившись над разметкой диспозиции вместе с Наполеоном, Иоганн скользнул левой рукой в карман сложенной шинели и вытащил монеты.

Выпрямившись, он столкнулся взглядом с вернувшимся Денсво. От входа в шатер, где стоял австриец, кражу нельзя было заметить: склонившийся над картой Наполеон перегораживал гипотетическому наблюдателю обзор. Но Денсво все равно что-то учуял.