Урсула Ле Гуин - Обширней и медлительней империй (сборник)

– Ну, не совсем так. Я просто обращаю твое внимание на то, что все они связаны между собой этими корневыми узлами под землей и эпифитами в кронах. Наличие этой связи отрицать никак нельзя. Ведь даже в степях самые жиденькие травки и те имеют подобные узлы. С чего бы это? Я прекрасно знаю, что сознание и способность ощущать не являются физическими объектами – их невозможно вытащить на кончике скальпеля при резекции мозга. Это функции соединенных между собой клеток. Но если наличествует связь, то не исключено, что и ей присущи подобные функции… Хотя, конечно, это маловероятно. Я даже не собираюсь убеждать вас в том, что сам верю в эту гипотезу. Более того, я думаю, что если бы это действительно было так, то Осден все-таки смог бы это ощутить и объяснить нам…

И Осден вдруг заговорил, словно в трансе:

– Способность ощущать, не имея чувств. Слепо, глухо, бездвижно. Лишь слабая возбудимость или раздражение в ответ на прикосновение. Реакция на солнечный свет, на свет вообще, на воду, на минеральные вещества, всасываемые корнями из земли. Это даже сравнить нельзя с сознанием животного. Близко нету. Присутствие, бытие без осознания. Полное неведение о собственном существовании. Нирвана.

– Но откуда же тогда взялся страх? – тихо спросила Томико.

– Не знаю. Я же не способен определять степень разумности объекта, я могу лишь воспринять, есть эмоция или нет… Несколько дней я просто ощущал смутный дискомфорт. Но вот тогда, когда я лежал там между двумя деревьями, когда моя кровь попала на их корни… – лоб Осдена покрылся каплями пота, – вот тогда-то и появился страх. Страх в чистом виде, – добавил он дрожащим голосом.

– Ну, допустим, такое образование существует, – задумчиво проговорил Харфекс. – Но если это и так, я уверен, что оно не в состоянии отреагировать на присутствие самопередвигающегося существа. Для подобного организма воспринять наше присутствие не легче, чем нам, скажем, осознать бесконечность.

– Когда я думаю о бесконечности, меня ужасает ее полное безмолвие, – прошептала Томико. – Но Паскаль был способен осознавать бесконечность. Может, именно через страх.

– Лесу мы могли показаться чем-то вроде лесного пожара, – продолжал развивать свою гипотезу Маннон. – Или урагана. Чего-то опасного. Для растения все, что передвигается, – опасно. Все, что не имеет корней, – чуждо, неприемлемо. И если у него все же есть сознание, то стоит ли удивляться, что он смог осознать присутствие Осдена – человека, чей мозг открыт для всех, человека, чувствующего обостренно. И вот этот человек лежит, излучая страх и боль, прямо внутри этого лесоорганизма. Вот он и испугался…

– Только не говори «он»! – перебил его Харфекс. – Это не существо, не личность! Это не более чем функция…

– Там только страх, – сказал Осден.

На минуту в комнате повисла тишина. Все молча прислушивались к безмолвию снаружи.

– Это что-то вроде того, что я все время ощущаю у себя за спиной? – робко спросила Дженни Чонг.

Осден кивнул:

– Вы все это ощущаете. Даже своими притупленными чувствами. А Эсквана просто не смог это перенести, потому что его эмпатические способности развиты лучше, чем у вас. Он даже мог бы сам научиться проецировать эмоции, но был всегда для этого слишком слабоволен и предпочитал роль медиума.

– Осден, – встрепенулась Томико, – но ты-то умеешь проецировать. Так попробуй передать этому лесу наши добрые намерения. Пусть он поймет, что мы не причиним ему вреда, и перестанет нас бояться. Ведь если у него есть некий механизм, позволяющий ему проецировать то, что мы воспринимаем как эмоцию, почему бы не попробовать найти с ним общий язык? Пошли ему сообщение: «Мы дружелюбны и неопасны».

– Ты должна знать, что ни один эмпат не способен лгать в проекции эмоций, Хайто. Я не могу послать им то, чего нет.

– Но мы действительно не желаем ему ничего плохого.

– Правда? Там, в лесу, где вы меня подобрали, ты тоже была столь прекраснодушно настроена?

– Нет. Я была в ужасе. Но ведь это же не относилось ни к лесу, ни к растениям.

– Да какая разница? Ты же все равно это излучала. Неужели вы до сих пор не поняли, – наконец прорвало Осдена, – почему с самого первого дня мы с вами – со всеми вами – так невзлюбили друг друга? Неужели вы не почувствовали, что я, получив от вас удар агрессии или антипатии, мгновенно возвращаю его обратно? Как и любое проявление симпатии, кстати. Это моя самозащита. Тут я ничем не лучше Порлока. Я был вынужден разработать эту технику зеркального отражения, потому что не имел естественной защиты от разрушительного воздействия эмоций других. И в результате ваша первоначальная антипатия ко мне как к уроду стала расти, как снежный ком, пока не превратилась в прочную ненависть. Какой-то порочный замкнутый круг! Теперь-то вы можете меня понять? Лес сейчас продуцирует одну-единственную эмоцию – страх. Так чем еще я могу ему ответить, если привык отражать?

– Ну и что нам теперь делать? – спросила Томико.

– Переносить лагерь, – тут же предложил Маннон. – На другой континент. Если там тоже есть эти лесоорганизмы, то, возможно, они нас заметят нескоро – если заметят вообще.

– Это будет для всех большим облегчением, – кивнул Осден.

Теперь команда смотрела на него совсем другими глазами. Он открылся им, и они увидели глубоко несчастного человека, загнанного в ловушку своих сверхразвитых чувств. До них постепенно стало доходить то, что уже давно поняла Томико: его эгоизм, его грубое, неприязненное отношение к ним было их собственным творением. Это они построили клетку, заперли его в ней и морщили носы, наблюдая за возмутительными манерами превращенного ими в обезьяну человека.

Никому не пришло в голову отнестись к нему с искренним доверием, если уж любви с первого взгляда он не способен был вызвать. А теперь уже слишком поздно. Будь у Томико побольше времени и возможности общаться наедине, она, наверное, смогла бы наладить с ним нормальные, основанные на доверии гармоничные отношения. Но времени не было: все поглощала работа, которую необходимо было сделать и которая не оставляла ни минуты на культивацию столь сложных отношений. Однако на то, чтобы понемногу, исподволь накапливать взаимную симпатию и ползти к любви черепашьим шагом, времени все же хватало. Она чувствовала, что в силах осуществить это, но, взглянув на Осдена, поняла, что ему этого будет недостаточно. Его пылавшее от сдерживаемого возмущения лицо свидетельствовало о том, что ему крайне неприятно всеобщее жалостливое любопытство. И даже ее сострадание не способно исправить положение.

– Тебе лучше прилечь, – торопливо сказала она, – а то рана снова начала кровоточить.

Осден послушно ушел к себе.