Пирс Браун - Алое восстание

Однако вскоре и им стало не до смеха, когда Титус притащил к воротам одного из рабов, высокого красавца с насмешливой улыбкой, явно дамского любимца, и отсек ему ухо. Несчастный, никак не ожидавший подобной жестокости, кричал и плакал, как младенец.

Кураторы ничего не делают, чтобы остановить насилие, даже сама Церера, лишь наблюдают с небес, как роботы-санитары спускаются с Олимпа на помощь раненым.

На двадцатый день от начала обучения, когда люди Титуса попытались выбить ворота крепости стволом поваленного дерева, защитники Цереры сбросили им со стены корзину, полную хлеба. Осаждающие тут же оставили свой импровизированный таран и передрались между собой, вырывая друг у друга еще теплые лепешки, однако вскоре обнаружили, что испечены они с обломками бритвенных лезвий. Стоны оглашали окрестности до самого вечера.

Титус не замедлил с ответом. К ночи он явился под стены в сопровождении пяти новых рабов, включая одноухого и девушку, пойманную арканом. Отвесив шутовской поклон зрителям на стенах, раздал четырем рабам длинные палки и приказал бить девушку. Высокая и сильная, почти как он сам, поначалу она не вызывала особой жалости, но только поначалу.

Когда Титус понял, что удары наносятся больше напоказ, он разозлился и пригрозил рабам, что официально обвинит их в неподчинении. Под страхом стать изгоями они стали бить всерьез, и вскоре золотые волосы жертвы окрасились кровью. Когда ее крики затихли и Титусу надоело, он схватил полумертвую девушку за волосы и поволок назад в свой лагерь.

Мы наблюдали всю сцену из укрытия на холме, и потребовались совместные усилия Лии и Куинн, чтобы не дать Кассию броситься на выручку. Я убеждал его, что девушке не дадут умереть и избиение было лишь спектаклем. Рок мрачно сплюнул в траву и взял Лию за руку. Маленькая и хрупкая по сравнению с нами, она все же придает ему силы.

Однако кровавое представление на этом не закончилось. На следующее утро мы узнали, что Титус вернулся среди ночи и положил свою жертву, связанную и с кляпом во рту, перед самыми воротами крепости, замаскировав ее травой. Затем одна из его помощниц в лагере, притворяясь рабыней, принялась вопить во все горло, что ее избивают и насилуют.

Неизвестно, что думала брошенная пленница. Возможно, надеялась, что ее освободят или вмешаются кураторы и она вернется домой к родителям, книгам и урокам верховой езды, но уж точно никак не ожидала попасть на рассвете под копыта, когда взбешенные всадники Цереры пустятся галопом из распахнутых ворот спасать ее. Они поняли свою ошибку и возвратились, только когда услышали за спиной жужжание робота, спешившего унести истоптанное тело на Олимп.

Девушка так и не вернулась, однако кураторы и тут не посчитали нужным вмешаться. Тогда зачем они вообще нужны, спрашивается?

Я хочу домой. Хоть в Ликос, хоть в пентхаус, где я был в безопасности с Танцором, Маттео и Гармони.

Проходит еще несколько дней. Рабов больше брать неоткуда. Братство Цереры прячется за стенами, наружу никто не высовывается, факелов на стенах больше нет. Все плодовые деревья по эту сторону стен вырублены, а поля вытоптаны, однако посевы и сады имеются и в крепости, река не пересыхает, а хлеб из печей все такой же сытный. Осаждающим остается разве что подъедать последние опавшие яблоки, да и это опасно, потому что в них попадаются иголки и осиные жала. Поход Титуса окончился ничем. Теперь, как любой тиран, проигравший войну, он обратит свой гнев на внутренних врагов.

Прошел уже месяц учебы, но другие братства до сих пор никак себя не проявили, если не считать дыма отдаленных костров. Всадники Цереры безнаказанно объезжают границы наших земель с тех пор, как бойцы Титуса отступили в замок. Нет, не замок, теперь это просто ночлежка.

Ранним утром мы с Кассием подбираемся крадучись почти к самым воротам. Шпили башен еще окутаны туманом, привычная в нашем горном климате пасмурная пелена висит в небе, едва пропуская солнечный свет. Звуки из-за каменных стен отдаются звенящим эхом в сыром стылом воздухе. Слышен рокочущий бас Титуса, который командует подъем, его проклятия, чья-то ругань в ответ. Вставать подчиненные явно не торопятся, да и можно их понять: койки в общей спальне, пожалуй, единственное удобство в замке. Наверное, кураторы и поставили их для того, чтобы добавить соблазнов лентяям. У нас такой опасности нет, спать приходится на каменном полу вокруг костра, свернувшись калачиком впритирку друг к другу. Чего бы я только не отдал сейчас за нормальную постель!

Мы притаились на обочине каменистой дороги, ведущей вверх к сторожевой башне. Сквозь плотный туман трудно что-либо разглядеть, но, судя по звукам, внутри поднимают на ноги рабов. Кашель, ворчание, крики команд. Затем протяжный скрип, звяканье цепей, визг ржавых петель – открываются ворота. Кассий тянет меня в сторону, мы прижимаемся к земле. Мимо шаркающей походкой движется цепочка невольников, бледные лица словно светятся в утреннем сумраке. Провалившиеся щеки, тусклые взлохмаченные волосы, знаки на руках едва различимы сквозь корку грязи. Застарелый запах немытого тела бьет в нос, и я вздрагиваю от внезапного страха, что дым костра, пропитавший одежду, снова выдаст меня. К счастью, опасения мои напрасны. От Кассия не слышно ни звука, но я чувствую его гнев.

Прокравшись следом за рабами, наблюдаем, как грязные опустившиеся существа, в которых никак не признаешь надменных ауреев, собирают хворост и ягоды, продираясь сквозь колючий кустарник. Кое у кого из бедолаг не хватает уха. Виксус, вполне оправившийся от моей трепки, если не считать багрового кровоподтека на шее, расхаживает между рабами, погоняя их длинной палкой. Похоже, экзамен на способность объединить расколотое братство я провалил.

Солнечный свет постепенно одолевает стылый утренний сумрак, и аппетиты хозяев замка растут. Из главной башни доносятся дикие вопли, от которых стынет в жилах кровь.

Как-то раз в Ликосе я сидел, еще совсем маленький, у нас на кухне за каменным столом и мать наливала мне суп. Был канун лавров на следующий год после гибели отца. Киран с Лианной сидели рядом, им тогда и десяти не исполнилось. Над столом тускло мигала одинокая лампочка, и у матери были видны одни руки, все остальное тонуло в сумраке. И вдруг где-то вдали раздался похожий вопль, приглушенный лабиринтом тоннелей. До сих пор помню, как бульон задрожал в половнике, который держала мать, как затряслись ее руки. В этих криках даже не боль, а смертный ужас.

– Что он творит с девчонками! – шипит сквозь зубы Кассий. – Настоящее чудовище!

Я пожимаю плечами: