Майкл Гаррисон - Нова Свинг

Резюме же Эмиля Бонавентуры сводилось к следующему. Начинал он сотрудником какого-то департамента корпорации «Земные военные контракты», в проекте, обозначенном просто «121», и больше об этом ничего не было известно, потому что Эмиль никогда о тех временах не рассказывал. После этого он слонялся по гало, пьянствуя и трахая всех подряд, в компании маленькой дочки, пока не осел близ Зоны в Саудади, где Эдит и выросла. Тут он укоренился. Зона его поймала на крючок. Молодым человеком он вел себя так же, как все они. Был полон амбиций, но, пока не оказался в Саудади, понятия не имел, на что годится. Спустя много лет Вик обнаружил Эмиля наполовину съехавшим с кровати в комнатенке верхнего этажа на окраине туристического порта. Верхняя часть тела Эмиля, вся в синяках и царапинах от подобных происшествий, была обернута влажной простыней. Лицо весом остального тела вдавило в стену.

– Эдит, – промямлил он, – помоги мне.

– Я Вик, – сказал Вик.

– Чего стоишь, блин, помоги ему! – заорала Эдит.

Они вместе подняли старика на кровать, после чего Эдит молвила:

– Оставляю вас, о двое бравых entradistas, предаваться беседе.

Отойдя к окну, она уставилась наружу, где на галогеновые фонари космопорта падали струи дождя.

– Вик, – прошептал Бонавентура, убедившись, что Эдит отошла, – сядь сюда. Я думал о том, что ты мне рассказывал.

– О чем, Эмиль?

– Послушай, Вик, кого бы я туда ни водил, я брал с них обещание более тягостное, чем они…

– Им туда надо, Эмиль. Им этого хочется.

– Нет, послушай! – Он схватил Вика за кисть. – Я это знаю. Я это знал всегда. Там что-то есть, но оно ничего собой не представляет. Они все это осознают под конец. Они видят, что их околпачили.

– Куда ведет нить твоих рассуждений, Эмиль? В ту же кучу старого засохшего дерьма?

Бонавентура устало покачал головой.

– Я просто хочу знать, где ты бывал, Вик. Я хочу знать, пересекаются ли те места с моими.

– Письками померяться хочешь, – констатировал Вик.

– Потому что ты же, наверное, был в Секторе Семь и видел там колоссальное белое лицо, нависающее над крышами…

– Эмиль, забей.

Но Бонавентура не утихомирился.

– Послушай меня! – потребовал он. – Хоть раз меня послушай! – Им овладели распадающиеся воспоминания. В его поколении все терзались потребностью сравнивать, сопоставлять впечатления, оживлять ужаснувшие их места и вещи. Вик чувствовал, как старика бьет дрожь. – А за ним все дома превратились в груды кирпичей, гребаная бескрайняя пустошь из кирпичей. Каждый раз, как падает черепица, прокатывается эхо, и лицо смотрит на тебя… – Он заметил выражение на лице Вика, и напряженная дрожь оставила его. Он вздохнул.

– И зачем я себя этим утруждаю? – сказал он. Пожал плечами. – Если ты этого не видел, – добавил он, – считай, что ничего не видел. Ничего.

– Ну вот опять, – сказал Вик.

– Ему просто поговорить надо, Вик, – устало буркнула Эдит у окна.

– Держись безопасной стороны, – посоветовал Бонавентура окружающему миру и Вику в частности. – Веди себя как турист. Как все остальные.

Вик отмахнулся.

– Да я где угодно время лучше провел бы, чем тут. – И пожаловался дочери Бонавентуры: – Даже в клубе «Семирамида» – и то лучше.

Эдит пожала плечами. Посмотрела прямо на него. «Если уйдешь, – говорил ее взгляд, – можешь не возвращаться». Потом отвернулась и стала изучать улицу внизу так, словно там было полным-полно объектов куда интереснее Вика.

– Иисусе! – возопил Серотонин. Ему вдруг представился теневик Поли де Раада, с лицом обреченного посредника, озаренным отблесками каких-то сомнительных делишек на Суисайд-Пойнт. – Никому нет ни малейшего дела до моих проблем, – посетовал он и поднялся, собираясь уходить.

– Прости, – сказал Бонавентура. – Это обширная территория, Вик. Возможно, мы видели разные части.

Вик отозвался с порога:

– Не думаю.

– Я снов не вижу, Вик! – пожаловался Бонавентура. – Я не вижу снов!

– Ты же знал, что этим все закончится, – ответил Вик, не представляя, чем ему помочь. – Ты всегда знал.

– Погоди, Вик, с тобой ведь то же самое будет.

– Помолчи, – сказал Вик отсутствующим тоном. – Помолчи, старичелло.

Эдит Бонавентура застигла его внизу; Вик хладнокровно выдирал страницы из дневника.

– Я думала, что спрятала его, – неуверенно сказала Эдит.

– Там ничего нет.

– Правда? Значит, не тот блокнот.

– Ты это знала наперед, – обвинил ее Вик.

Она улыбнулась, соглашаясь.

– Но даже исписанные блокноты – не обязательно нужные тебе, – заметила она. – Эмиль много чего писал в те годы. Ты не хочешь выпить?

Серотонин уронил блокнот на пол и зевнул.

– Мне надо идти, – сказал он.

Эдит все равно принесла ему выпить и постояла перед Виком, пока тот пил.

– Эй, что это? – спросил он.

– Все хорошее пойло, – ответила она, – ты уже высосал.

Серотонин утер губы. Окинул взглядом комнату, заставленную предметами из девичьей жизни; ему не удалось сопоставить ту Эдит, которую Вик знал, с Эдит, которой они принадлежали. Он отставил стакан и притянул ее к себе, усадив на колени.

– Ему нужны деньги? – спросил он.

Эдит отвернулась и выдавила улыбку. Прижала голову Вика к своей шее и заставила его поцеловать ее в затылок.

– Нам всегда нужны деньги, – ответила она. – Мм. Так хорошо.

Когда Серотонин ушел, она еще долго лежала на диване и думала о нем. Вик Серотонин напоминал ей всех мужчин, встреченных на пути через гало. Все, кого она там встречала, тщились уйти в грезы, которым полагалось бы развеяться уже в шестнадцать лет.

Если честно, то Эдит и себя бы к ним должна причислить. На Пумаль-Верде, скажем, она под завязку накачалась «ненасытным доктором» и ей одиннадцать часов подряд мерещилось, что она стала огромной белой птицей, медленно рассекающей вакуум взмахами крыл. [19] Ср. эпизод финального преображения Серии Мау Гэнлишер доктором Хэндсом в «Свете». Ее приятель тогда сказал:

– Эдит, эта птица – твоя жизнь, и разумнее будет отправиться за нею.

Он не слишком-то ладил с собственной жизнью и, как все, завербовался в ЗВК, где его сделали пилотом какого-то боевого корабля, перекроив для этих целей у армейского портняжки так, что теперь у него из нёба к панели управления тянулись провода. Рвотный рефлекс выкройка обычно подавляла, но время от времени приятелю Эдит казалось, что провода эти – волокнистая масса, которой он подавился. Паникуя или теряя концентрацию, он слышал голос своей матери, терпеливый и негромкий; голос приказывал ему, как поступать. Трудно было не подчиниться. Мама говорила, что не надо бояться. Не надо сердиться. Она говорила: «Сконцентрируйся и сделай все правильно. Тогда никто не пострадает». Насколько могла судить Эдит, от ее приятеля в этом состоянии мало что осталось.