Майкл Гаррисон - Нова Свинг

– И что?

– Остановись тут, – приказал Эшманн. – Здесь можно отлично позавтракать.

Они остановились у тротуара возле «E Pellici».

Заведение в средних номерах Нейтрино отличалось ужасающим содержанием холестерина в меню, отделкой в стиле ар-деко и упором на café électrique. Важнее, сказал Эшманн, что тут чувствуется запах животного жира, на котором еду готовят. В этот утренний час «E Pellici» заполонили рикши в розовых и черных костюмах из лайкры, подзаряжаясь диетическими блюдами. Они бочком продвигались к стойке, вертя головами: обычные сиденья для них не годились, а в обществе людей нормального роста девчонки чувствовали себя неловко. Эшманн улыбнулся им, пара-другая улыбнулись в ответ. За едой он, казалось, позабыл про жену и убийства. Ассистентка, обрадовавшись этому, перевела разговор на Вика Серотонина.

– Ах, наш бахвал Вик! – сказал сыщик с вернувшимся на углеводной волне юмором. – О Вик, – посетовал он таким тоном, словно Серотонин сидел за соседним столиком, – Вик, Вик, Вик. – Пренебрежительно взмахнул рукой. – Помимо секса, в целом малооригинального, Вика связывает с этой Кьелар еще и заговор, и мы теперь можем это доказать. Значит, Полиция Зоны имеет право вмешаться. Мы вправе его задержать и поговорить.

– Не вижу, как бы это нам помогло.

– Давай сформулируем вопрос следующим образом: с какой стати Вик должен тут шляться и беспрепятственно обстряпывать свои темные делишки, если мы не добились, чего хотели?

– Его в любой момент можно было арестовать.

Эшманн передернул плечами. Улыбка его намекала, что, хотя ассистентка недалека от истины, девушка тем не менее упускает важное обстоятельство, на которое Эшманн ей по доброте душевной сейчас и намекнет.

– Вик раньше не представлял ценности, – сказал он, – а сейчас представляет.

Он раскурил трубку и откинулся на стуле.

– Ешь, пока не остыло, – посоветовал он. Понаблюдал за ней с минуту, кивая и ободряюще усмехаясь при каждой встрече вилки со ртом, затем сказал: – Все это время такие, как я, ошибались. Мы боялись Зоны, но не по тем причинам, по каким стоило бы. – Ассистентка не повелась и продолжала смотреть в тарелку. – Мы шестьдесят лет [24] По смыслу должно стоять «сорок лет»; неясно, чья это ошибка. пытались контролировать то, что оттуда появлялось, – новый код, новые разновидности сбежавших артефактов, весь этот чужацкий хабар, чье поведение не то что предсказать сложно – порой вообще неясно, для чего он нужен. Но мы никогда не задумывались: что, если эта дорога с двусторонним движением?

Она от удивления перестала есть и воззрилась на него.

– Туда же ничто не попадает, – сказала она.

Эшманн с улыбкой покивал.

– Отличный ответ, – проговорил он. – Ты в этом уверена, не так ли? – Он вручил ассистентке разогретое полотенце. – Вот этим вытирают губы.

Следующим вечером Вик Серотонин отправился на бои.

Он их не очень-то жаловал. Можно, как это часто делают, утверждать, что все бои разные, но это различие проистекает из преодолеваемого сходства, засим повидал один бой – считай, повидал их все. Так полагал Вик. Но он сильно переживал из-за предстоящей повторной вылазки с Кьелар в Зону и решил снова попытаться раздобыть дневник Эмиля Бонавентуры – в надежде, что, вопреки очевидным соображениям, там обнаружится более точная и надежная карта, чем состряпанные Виком. И может, именно она даст ему преимущество. Вик позвонил Эдит Бонавентуре и пригласил ее в «Prêter Cur». [25] «Сердце взаймы» (фр.) . Помимо намека на «заемные тела» бойцов, вероятна также отсылка к роману Эриха Марии Ремарка «Жизнь взаймы», стилистически близкого нуару и рисующего любовный треугольник с участием профессиональных спортсменов кольцевых автогонок.

– Я знаю, тебе там нравится, – сказал он ей.

– Я бы пошла, Вик, – ответила Эдит, – но Эмилю, ну ты знаешь, не очень хорошо. Как он мучается за свои грехи! И мне голову мыть надо будет. Так что пока, и постарайся развлечься. – Она отбила вызов.

Вик со вздохом повторил его.

– Тебе нужно куда-то выбраться на вечер, Эдит, – настаивал он.

– Кроме того, – ответила Эдит, словно разговор и не прерывался, – после смерти Джо Леони я утратила прежний интерес к боям. – Она хрипло рассмеялась. – А назови девчонку, которая бы не утратила. – Это было сказано негромко, точно в сторону, кому-то невидимому. Голос ее в дешевом общественном канале связи обретал сардоническое эхо. Фоном долетали звуки аккордеона: нью-нуэвское танго с обычной манерной точностью препарировало абсурдную жизнь в стиле танго. Вик побился бы об заклад, что это игра самой Эдит в ее славные деньки. Тринадцать лет ей было, а она уже удостоилась голозаписи.

– Послушай, Вик, мне жаль, но ничего не поделаешь.

На сей раз вызов отбил Вик.

– Ну что, я хотя бы попытался, – признал он вслух. – Думаю, ты знала, чего хочешь добиться.

Эдит тут же перезвонила.

– Ну, может, я и выберусь, – сказала она.

Бои проходили по всему городу, их на любой улице после шести можно было увидеть, но место, именуемое «Prêter Cur», считалось в Саудади самой престижной ареной. Изобилующее загрязнителями и естественной флорой, которой они пришлись по вкусу, изрытое кавернами и пригорками: несколько акров грязного бетона на границе ореола Явления, в конце улицы, отходящей от бульвара Кахуэнга. Обширные секции арены стояли без ограждений, только на подпорных столбах, и днем на тела мертвых, спящих, бомжей и полудурков лил дождь или ложились тусклые полосы света. Когда-то здесь располагались военные верфи, пока ЗВК не перенесла их на нынешнее место. На закате арена оживала: самоцельный и самоценный, самоуправляемый и самопатрулируемый нахалстрой, муравейник, где торговали несвежей едой с лотков и всякой всячиной с блошиных рынков, сдавали бараки в аренду, принимали ставки, промышляли дешевыми выкройками и татухами, кишел культиварами и уловками всех сортов и размеров. Хитрые технологии волновой ретрансляции позволяли комментаторам «Радио Ретро» вещать о ставках и результатах буквально по воздуху. Хихикающими стайками сновали рикши и Моны, слонялись сексуально озабоченные новочеловеки, накачиваясь «ночным поездом» и высматривая тихий уголок для дрочки. Все это – в свете пропитанных нефтью факелов или безличных, как на допросе, галогенок, а также всех промежуточных источников освещения. В «Prêter Cur» тень столба зачастую падала на зеваку со всем весом реального столба, и в следующий миг легко было потерять равновесие от непредсказуемого прыжка и мерцания дымчатых огней, снующих вокруг, как рыбьи косяки. Везде плавали рекламные объявления, пленяя посетителей единственным обещанием невыносимой легкости бытия, пока венец из бабочек вокруг головы не обращался в венец терновый и не выяснялось, что незадачливый гуляка уже мать родную заложил твинк-фермеру в сорока кварталах от арены, на Пирпойнт-стрит.