Брайан Герберт - Ветры Дюны

Теперь сама Джессика стала такой же, не способной горевать даже по утраченному сыну.

В крепости, под безумный шум празднования, она, подчиняясь неосознанному желанию, прошла через многие двери и по длинным коридорам. И, к собственному удивлению, оказалась перед входом в детскую. В голове у нее прояснилось. «Мои внуки, – подумала она. – Маленькие Лето и Ганима – будущее Арракиса и дома Атрейдесов». Ей очень хотелось увидеть их, заглянуть им в глаза, поискать тех, кого потеряла: Пауля, Чани, своего возлюбленного герцога Лето.

Стражники в мундирах у входа в оранжерею молча пропустили Джессику. Через одну плотно запечатанную дверь, потом через другую она прошла в оранжерею, превращенную в детскую. Хара, верная и надежная, как всегда, была на месте, как львица, защищающая детенышей. Она не пожелала иметь ничего общего ни с казнью Бронсо, ни с последующим праздником.

– Хара, я хотела бы немного побыть со своими внуками наедине. Позволишь?

Жена Стилгара поклонилась; несмотря на долгие годы знакомства, она всегда держалась с подобающим почтением.

– Конечно, саяддина.

Она вышла, а Джессика посмотрела на мальчика и девочку, которым исполнилось всего несколько месяцев. Но в них уже сейчас видны были огромный потенциал и необычность. Джессика знала, что Алия всю жизнь сражается с Другой Памятью и необычными мыслями. Что придется вынести этим малышам?

Во время предыдущих визитов к близнецам она вела себя сдержанно – да и видела их всего несколько раз, – но сейчас Джессика не колебалась. Она взяла младенцев на руки.

– Дорогой Лето… милая Ганима…

Наклонилась и поцеловала каждого малыша в лоб… и тогда поняла: это мятеж против того, как росла она сама, против запрета проявлять какие бы то ни было чувства или привязанности.

Она вспомнила, как впервые взяла на руки младенца Пауля. Усталая, вся в поту, в окружении сукских врачей, повитух Бене Гессерит, преподобных матерей… там была даже жена Шаддама Анирул. В первые же часы после рождения Пауль пережил страшную опасность, его похитил убийца, а спасла Мохиам. Какая во всем этом ирония!

Джессика шепотом сказала:

– О Лето! О Ганима! Что только вас ожидает.

Она не знала, что еще сказать.

Дети гукали и ерзали у нее на руках, словно мысленно синхронизируя свои действия. Джессика смотрела на их лица и видела черты Пауля в линиях челюстей, в форме носов, в посадке глаз… биологическое дежа-вю.

Джессика отчетливо помнила бедную Чани, мертвую в родильной комнате сиетча Табр. Джессика знала, как любил ее Пауль… помнила, какую боль испытала сама, узнав о смерти герцога Лето. Но ведь наделенный предвидением Пауль должен был много раз видеть во сне одно и то же, зная, что ничего не может предотвратить. Каково ему было? Джессика кое-как могла представить себе сына, потерявшего зрение после взрыва прожигателя камня, но как он мог пережить невообразимое горе таких потерь? Поверил ли Пауль, что потерял все? Кажется, да.

Джессика винила и себя тоже. Ее не было рядом с сыном, она не поддержала его своей силой, сочувствием и пониманием. Нет, она осталась на Каладане, отвернувшись от политики и сына. Оставила его в одиночестве. Отдалилась от своих детей, когда те больше всего в ней нуждались… точно как Пауль со своими новорожденными детьми. Эти малыши никогда не узнают любви матери и отца.

Джессика прижала к себе малышей и снова поцеловала их.

– Простите.

Но перед кем она извиняется, Джессика не знала.

Сейчас, в детской, Джессика почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Дети смотрели на нее, но она видела только лицо Пауля, искаженное невероятным горем, когда он, глядя на свою фрименскую судьбу, уходил в дюны, уходил не оборачиваясь, чтобы его никогда не нашли. «Теперь я свободен».

«Не будут его кости лежать в гробнице, – подумала она. – Не как с моим герцогом».

Она даже не пришла попрощаться с сыном… со своим любимым Паулем.

Колени ее подогнулись, и она медленно опустилась на пол оранжереи. Как буря, несущаяся по пустыне, на нее обрушились невообразимые печаль, осознание потери, и она не могла сопротивляться. Неестественные запреты Бене Гессерит ничего для нее не значат. Важно только горе, которое она не умела выразить – до этой минуты.

Оно так же невидимо, так же неощутимо и так же разрушительно, как самый сильный ветер.

Джессика набрала в грудь воздуха и издала глухой, почти неслышный стон. Она всхлипнула, плечи ее поникли, спина согнулась. Она прижала детей к груди, цепляясь за них, как за единственный якорь в страшной буре.

Мой Пауль…

Запрет фрименов на потерю воды теперь значил для нее не больше, чем дурацкие приказы Бене Гессерит. Джессика не знала, когда слезы иссякнут, и позволила им течь сколько хотят.

Пьянство в крепости Муад'Диба продолжалось весь день. Куда бы ни пошла принцесса Ирулан, повсюду она ощущала вокруг себя слабый запах смерти, как будто множество установок смертного одра испортились, позволив распространиться этому запаху.

А может, это просто пахло разложением от прогнившего правительства…

Одна из фрименских женщин, совсем недавно попавшая ко двору, принесла с собой небольшого стервятника; он сидел у нее на плече и как будто бы спал. Женщина в платье, которое не могло скрыть ее грузного тела, выпила несколько кубков пряного пива и слишком много смеялась. В других обстоятельствах эта женщина раздражала бы Ирулан, а мрачный праздник лишь усилил бы раздражение. Но Алии женщина как будто нравилась. Весь этот праздник был в слишком дурном вкусе, демонстрация жестокости. В правление отца такого никогда бы не допустили.

Неужели действительно было необходимо свергать династию Коррино и заменять ее империей фрименов? Ирулан сомневалась. Слишком сильный ответ на коррупцию в правлении Коррино.

Женщина со стервятником, заметив внимание Ирулан, повернулась и посмотрела на нее. Птица на ее плече маленькими черными глазами посмотрела в том же направлении, словно считая Ирулан добычей. Принцесса ответила небрежной улыбкой и отошла, стараясь затеряться среди незнакомых людей.

Она запоминала подробности, уже думая о том, как опишет события дня в своей неотменно продолжающейся хронике. Алия, несомненно, будет настаивать, чтобы Ирулан развернула новую энергичную кампанию против памфлетов Бронсо, хотя на планетах, разбросанных по всей империи, уже рождаются новые критические голоса. На двух изолированных планетах мужчины, похожие на Бронсо, утверждали, что они – это он, и убедительно разоблачали крайности регентства… Лицеделы? Или просто храбрые люди? Не исчезают слухи, что сам Пауль не умер; мятежники, безусловно, будут то же самое говорить о Бронсо Иксианском. Его известность, его наследие намного переживут его самого.